"Диана Кинг. Робин Гуд против шерифа " - читать интересную книгу автора

хотели бы казаться, но все-таки, приятель, с какой стати они будут это
делать?
- Нам нужно лишь убедить Таумента в том, что кое-кому он может уступить
свои угодья на более выгодных условиях. Тогда он непременно взвинтит цену
едва ли не вдвое, и монахи станут более покладистыми.
- С такими хитрыми рассуждениями не пора ли и тебе, мой друг, заняться
коммерцией? Занятие нервное, но - сам видишь - иной раз приносит
удовольствие. Впрочем, кто же сможет заверить Таумента в серьезности твоих
намерений? Он знает тут практически всех, да и его, пожалуй, все знают.
Человеку новому это будет сделать крайне непросто, да и времени у нас всего
ничего.
- Торстведт.
- Торстведт? Ты с ума спятил... Он тут, в Лондоне?
- Мало того. У него дела с Таументом, дела серьезные.
- Черт побери. Я не видал этого норвежца-зазнайку гораздо дольше, чем
тебя, уж и подзабыл, как он выглядит. Помню только, что зря его тогда не
отдубасил на пирушке у шерифа (Робин горько усмехнулся - да, бывали и такие
времена замирения, когда они с Реджинальдом после удачной охоты могли
посидеть за одним столом).
- Он теперь не просто норвежский зазнайка. Сегодня он за месяц
останавливает в Северном море столько кораблей, сколько мы когда-то -
одиноких путников в Деруэнтском лесу.
- Да ты ведь вроде не плаваешь нынче по морям?
- Да, но у меня теперь его сын. Правда, он датчанин. Но ты ведь сам
знаешь, как у северных людей все это может намешаться. Он чересчур гордый,
чтобы быть младшим помощником и терпеливо ждать смерти отца от удачного
выстрела какого-нибудь корабельного лучника. Торстведт никогда не появляется
на своей палубе во время абордажа. Не понимаю, как его собственные вояки не
сбросили за борт. По-видимому, он их очень хорошо кормит, а кроме этого,
обладает лицензией на промысел у своих берегов. А сын его, Растма, датчане
зовут его Раски, заработал хороший опыт в наемном отряде. И как ты думаешь,
у кого? Да у нашего приятеля Таумента! Чудно еще, как это он остался жив - я
ведь сам стрелял в него, а рука мне до сей поры не изменяет.
- Что ж, это дает нам козыри, да только ты ведь не убедишь Торстведта в
том, что можешь убить пленника. Робин, о твоей неуместной порядочности
наслышаны все, я думаю, от Ноттингема до Бристоля, а кое-кто об этом слышал
и в Копенгагене, и в Осло.
- Видишь ли, дело в том, что норвежец не знает, что Таумент послал его
сына ко мне в гости. Иначе он голову скрутил бы своему компаньону. Но
Таумент-то был прав - никто из местных не взялся бы за то, что творили эти
молодчики: прознай кто, и после этого им и их семьям не было бы там жизни.
- И ты, значит, предлагаешь мне вспомнить о том, что я страшный
сарацин, воин Аллаха, и шутить со мною не стоит? А у Торстведта есть деньги?
- Их даст Таумент.
- О, Аллах, как же ты его не любишь-то. Впрочем, его здесь никто не
любит, я могу найти тебе не один десяток светлых голов, которые будут только
счастливы, если удастся прижучить этого таракана. Для него не писаны никакие
законы - ни людские, ни королевские. Да что мне тебе об этом говорить! Так,
значит, говоришь, ощетинить усы и показать клыки? Неплохо, совсем неплохо
для такой начинающей подгнивать рыбы, как твой друг Саланка. Даст бог, моя