"Росс Кинг. Экслибрис " - читать интересную книгу автора

щербинами, оконные рамы треснули, каменные водосточные желоба разрушились.
Пустующие оконные проемы наскоро закрыли соломой и клочками ткани; в одно
из окон даже забрался толстый ствол плюща. Сломанные солнечные часы,
высохший фонтан, заросший тиной пруд, неухоженный цветник - все довершало
картину разорения. Флюгер, когда мы подъехали чуть ближе, полыхнул
угрожающим блеском. Мои надежды, только было ожившие и посветлевшие, вновь
исчезли.
Одна из лошадей опять заржала и уклонилась в сторону. Гринлиф резко
дернул поводья и издал очередной резкий окрик. Еще пара неохотных шагов по
посыпанной гравием дорожке - и нас проглотила арка. В последний момент
перед тем, как она накрыла наши головы, я взглянул вверх на клинчатые
кирпичи свода и венчающий его замковый камень: LITERA SCRIPTA MANET*.
[Написанное остается (лат.).]

Десять минут спустя я уже стоял в центре огромной комнаты, в которую
свет проникал лишь через разбитое окно, выходившее на заросший цветник, за
которым, в свою очередь, располагались растрескавшийся фонтан и сломанные
солнечные часы.
- Не соблаговолите ли подождать здесь, сэр, - произнес Гринлиф.
Пещерный полумрак особняка огласился глухими звуками его шагов, он
поднялся по скрипучей лестнице и прошел по второму этажу, над моей головой.
Мне показалось, я расслышал какой-то разговор и другие шаги - более легкие.
Время шло. Постепенно глаза мои привыкли к сумрачному освещению.
Присесть в этой комнате, похоже, было не на что. Я гадал: знак ли это
пренебрежительного отношения ко мне или подобное странное гостеприимство -
оставлять человека в одиночестве в полутемной комнате - в обычае у
титулованных особ. Видя полуразрушенное состояние Понтифик-Холла, я решил
было, что это несчастное поместье в числе других подверглось разграблению
войсками Кромвеля во время Гражданской войны. Мне не нравился Кромвель с
его пуританами - шайка иконоборцев и уничтожителей книг. Но и к нашим
надменным аристократам особой любовью я не пылал, поэтому меня развлекали
сообщения в наших новостных листках о буйствах подмастерий, которые,
обстреляв их великолепные родовые гнезда пушечными ядрами и крупной
картечью, выпроваживали благородных неженок в поля, дабы затем свободно
порезвиться в их винных погребах и содрать золотые украшения с дверей и
карет. Должно быть, думал я, некогда величественный Понтифик-Холл
подвергся, наряду с многими другими особняками, такому же уничижению.
Половица скрипнула под моим башмаком, когда я повернулся и пошел прочь
от окна. Затем носок моей косолапой ноги за что-то зацепился.
Приглядевшись, я заметил пухлый, распластанный на полу фолиант, его
страницы трепетали от дуновений ветерка, проникавшего сквозь разбитое окно.
Рядом с ним, дополняя картину беспорядка, валялись квадрант, маленькая
зрительная труба в проржавевшей оправе и еще несколько инструментов менее
определенного назначения. Среди них я заметил с полдюжины старых карт,
сильно помятых и с завернутыми уголками. В таком тусклом свете невозможно
было узнать ни береговые линии, ни предположительные очертания материков.
Однако... было все-таки нечто знакомое. Какой-то старый запах,
пропитавший все это помещение... и я узнал его: этот запах я знал лучше и
любил больше, чем любые благовония. Я вновь повернулся и, взглянув наверх,
увидел, что стены сплошь закрыты рядами книжных полок, на полпути вверх