"Росс Кинг. Экслибрис " - читать интересную книгу автора

опоясанными галереей с перилами, - а над ней вновь теснились книги, уходя
ввысь к невидимому потолку.
Библиотека. Итак, подумал я, задрав кверху лицо, по крайней мере в
одном Гринлиф был прав: книг у леди Марчмонт действительно много. Какие
знания разбросаны по сотням стоящих на полках томов всевозможных размеров,
форм и объемов! Некоторые из книг, доступных моему взгляду, были огромны,
как каменные глыбы, и прикованы к полкам длинными цепями, которые, словно
ожерелья, повисли на деревянных крышках их переплетов, а другие - размером
в одну шестнадцатую листа - были не больше табакерки и вполне могли
уместиться на ладони; их переплеты из клееного картона завязывались
выцветшими тесемками или закрывались на крошечные застежки. Но и это было
не все. Те книги, что не влезли на полки - сотни две, а то и больше, -
громоздились на полу и заполоняли смежные коридоры и помещения; явный
перебор: то, что начиналось по-военному ровным строем, через пару шагов
превращалось в беспорядочный хаос.
Изумленно оглядевшись кругом, я подошел к одной из ближайших стопок и
осторожно опустился на колени. От нее пахло сыростью и гнилью, как от
компоста, - а этот запах не казался таким уж приятным. Мое обоняние было
оскорблено, так же как мои профессиональные инстинкты. Тихий, трепетный жар
волнения, зародившегося в моей груди при виде этих золотых надписей на
четырех или пяти языках, что подмигивали мне с прекрасных тисненых
переплетов, - вид столь обширных знаний в прекрасных изданиях - мгновенно
превратился в яростное пламя. Видимо, здешние книги, как и весь
Понтифик-Холл, уже обречены. Эту библиотеку скорее можно было назвать
склепом. Я возмутился еще больше, чем прежде.
Но и любопытство мое разгорелось сильнее прежнего. Я взял наугад книгу
из рассыпавшейся стопки и открыл потрепанную обложку. Буквы на титульном
листе были едва различимы. Я перевернул еще одну покоробившуюся страницу.
Не лучше. Тряпичная бумага так сильно сморщилась от влажности, что вид
страниц напоминал гимениальные пластинки под шляпкой гриба. Такая книга не
делала чести ее владельцу. Я пролистал жесткие страницы, большинство из
которых было изъедено червями; целые абзацы стали совершенно нечитаемыми,
превратившись в бумажную пыль. С отвращением положив эту книгу на место, я
взял другую и затем еще одну - обе они столь же сильно пострадали и могли
заинтересовать разве что старьевщика. Четвертая книга выглядела так, словно
ее вытащили из огня, а пятая давно выцвела и пожелтела под лучами солнца. Я
вздохнул и сложил их в стопку, надеясь, что леди Марчмонт не рассчитывает
восстановить благосостояние Понтифик-Холла посредством продажи такого
мусора.
Однако не все книги были в столь плачевном состоянии. Подойдя к
полкам, я увидел, что многие тома - по крайней мере, их переплеты -
обладали немалой ценностью. Здесь можно было встретить прекрасную
сафьяновую кожу всевозможных цветов; одни книги украшали золотое тиснение
или вышивка, другие - драгоценные камни и металлы. Правда, много
пергаментов покоробилось, и сафьян слегка утратил свой блеск, но не было
таких дефектов, с которыми не справилась бы капля кедрового масла или
ланолина. Одни только камешки - на мой неискушенный взгляд, они походили на
рубины, лазуриты и лунные камни, - должно быть, стоили небольшое состояние.
Полки вдоль южной стены, у самого окна, были посвящены греческим и
римским авторам, и целые две полки прогибались под тяжестью различных