"Виктор Павлович Кин. Записные книжки" - читать интересную книгу автора

- Меня как будто толкнуло, - говорил он. - Кто это? Неужели товарищ
отделённый третьего эскадрона, старина Безайс? Ты, значит, решил перековать
меч на орало? Отлично! С твоей головой тебе давно надо было в Москву. Ты что
думаешь делать? Стихи писать?
Безайс смущенно засмеялся.
- Ни за что. Я убедился, что у меня ничего не выходит.
- Да что ты говоришь? - воскликнул Михайлов, и в его голосе прозвучал
священный ужас. - У тебя не выходит? Чепуха! Помнишь, что делалось на
дивизионном вечере, когда я прочел твой "Крик в будущее"? Как это? "Зеленая
земля, товарищ хлеб!.."
- Михайлов, замолчи, - взмолился Безайс. - Это самая ужасная мазня,
которая только появилась на бумаге. Просто я был ослом тогда, и вы все тоже.
Такие стихи разве слонам читать или каким-нибудь бегемотам. Мне страшно
вспомнить, что я там напутал, - и птицы, и факелы, и бомбы, и розы. Помнишь,
у меня лошадь пала, рыжая, Микадо? Вы все говорили, что она опилась, -
ничего подобного. Как-то подошла к окну и с подоконника нажралась моих
стихов, это и подорвало ее здоровье.
Он помолчал.
- Дивизионный вечер! Вот вы мне и запутали голову. Вам все нравилось. А
помнишь, когда эскадронный Ванька Хлыстов в подштанниках по сцене бегал,
изображая, как буржуазия от восставших рабочих спасается, как вы орали?
После этого он первый человек в полку был, ему во Владивостоке ребята на
прощание серебряные часы купили.
- Я ничего не понимаю. Но почему же нам всем твои стихи так нравились?
- Почему? Очень просто. Жили мы в тайге, как звери, изголодались по
красивому слову. Я думал, меня в эскадроне засмеют: поэт, мол, подумаешь!
Однако нет, нянчились со мной, как со стеклянным. Просто лучшего ничего не
было. Партизаны в лесу сидели годами, деревья опротивели, вот им и
нравилось. Брось, Михайлов, ерунда!
Михайлов думал, наморщив свой крупный лоб. Перед ним рушились
авторитеты, незыблемые истины, а он нелегко отказывался от своих мнений.
- Нет, - сказал он наконец. - Тебя слушали бойцы, обстрелянные ребята,
они понимают. Ты привез свою поэму?
- "Горячий ветер"?
- Да.
- Привез.
- Прекрасно. Мы покажем ее профессорам. Самым шикарным, каких только
найдем. О, ты увидишь! У тебя эту поэму вырвут из рук.
Безайс снял фуражку и беззаботно помахал в воздухе.
- Ее уже вырвали, - сказал он, доставая папиросу, - около вокзала. Она
была у меня в мешке вместе с остальными вещами. Бессмертная поэма погибла
для человечества! Может быть, растроганный вор сейчас где-нибудь рыдает над
страницами "Горячего ветра", но разве он выпустит из рук такое сокровище? Но
еще раз: брось об этом говорить. Ты мне лучше скажи, как твои дела.
- Мои? Я, брат, по старой специальности. Работаю у станка.
- На фабрике?
- Нет, не удалось устроиться. Пробовал, ничего не вышло. Нанялся к
частнику. Крошечная конура, слесарная мастерская. Чиню примусы, какие-то
кастрюли, а позавчера так ходил колбасную машину исправлять. И что ж ты
думаешь - поправил.