"Виктор Павлович Кин. Записные книжки" - читать интересную книгу автора

Безайс занимает слишком много места. Он тихо, но злобно толкал Безайса
локтем, яростно окидывал взглядом бесцветных глаз и шептал что-то. Безайс
приглядывался к нему со спокойным любопытством, но потом это надоело. Он
вышел из трамвая, отыскал на бульваре свободную скамейку и сел. Все равно,
где ни сидеть, - ехать ему было некуда. Сначала он хотел было доехать до
реки, куда его влек темный безошибочный инстинкт всех бездельников,
приходящих к реке, чтобы плевать с моста в воду. В этом занятии есть что-то
успокоительное, наводящее на ровные размышления. Для человека, который не
знает, что с собой делать, трудно найти лучшее место. Но и на бульваре было
неплохо. Безайса никто не ждал, никто не беспокоился о его судьбе, и не все
ли равно, как убивать время.
На бульваре было тоже жарко, и Безайс снял свою солдатскую шинель. Тень
от листьев лежала на песке зелеными пятнами. Перед скамьей возник крошечный
мальчик в надвинутой на круглые уши бескозырке; он жевал какую-то гадость и
пускал слюну на запачканный лифчик. Безайс рассматривал его, стараясь
убедить себя, что он любит детей, пробовал даже щелкать пальцами, улыбаться
и поощрительно мычать. Подошел и сел грузный мужчина с пятнистым бульдогом
на ремне. Пес протянул свою странно похожую на лицо морду и обнюхал Безайса
влажным носом, втягивая незнакомый запах костра, хвои и далекой земли;
потом, натянув ремень, зарычал, как на чужого. Это правда. Безайс был чужой.
Он уехал отсюда два года назад, в двадцать первом году, когда город
шумел другой жизнью, и теперь не узнавал ничего - ни улиц, ни домов, ни
людей.
Вечерело, внизу легли влажные тени и только вершины деревьев золотились
в последнем свете, когда Безайс увидел Михайлова. Он шел, твердо ступая
своими большими ногами, поводя головой с добродушным самодовольством, шею
стискивал галстук невероятного, режущего глаза цвета, новые ботинки
вызывающе скрипели на весь бульвар. Он оглядывался, посматривая на женщин с
той грустной томностью, которая на них не производит никакого впечатления.
Таков он был всегда - большой, веселый и немного смешной.
- Михайлов! - позвал Безайс.
Михайлов обернулся и на несколько секунд остолбенел. Потом бросился к
Безайсу, топая, как сорвавшийся с привязи конь.
- Ты? - орал он, тиская руку Безайса своей огромной лапой. - Здесь?
Давно приехал? Почему ты не зашел ко мне? А другие ребята? Идем немедленно
ко мне, это здесь, близко. Постой, ты обедал? А где твои вещи?
- Вещи сперли, - ответил Безайс, ошеломленный его криком.
- Кто спер?
- Кто? Какой-то дядя.
- Где? Надо немедленно заявить в ГПУ. Завтра побегу и все сделаю.
Негодяй будет пойман. Но чего ты сидишь? Идем!
- Куда?
- Ко мне. Почему ты сразу не пришел?
- Я не знал даже, что ты в Москве.
- Идем!
Он схватил Безайса, как узел с вещами, и потащил за собой. Круглые
лампы бросали неверный свет на густую толпу гуляющих; где-то в конце
бульвара бродячий музыкант играл на скрипке избитый мотивчик. Они свернули в
боковую аллею, где ветки чернели над головой тяжелой массой, и пошли,
взявшись за руки, под скрип неистовых Михайловских ботинок.