"Виктор Павлович Кин. Записные книжки" - читать интересную книгу автора

- Много зарабатываешь?
- Рублей шестьдесят. А вот и мой особняк.
Это был невысокий, бледно-желтого цвета дом на Плющихе, в три этажа. На
улицу выходили нижний, полуподвальный, и средний этажи, верхний смотрел
низкими окнами во двор. Тут стоял когда-то порядок монастырских домов старой
аляповатой постройки, с крылечками, слуховыми окнами, винтовыми лестницами,
тупиками и крытыми переходами. В каждой комнате стояли большие кафельные
печи с лежанками, окна были низкие, квадратные, без единой форточки. Строено
все было надолго, для покойной и теплой жизни, из выдержанного, железной
прочности дуба. Часть домов погорела, осталось три особняка. Монахинь оттуда
выселили и поделили квартиры на комнаты, но еще и теперь сохранился в
коридорах неуловимый запах старого, чужого жилья, и по-прежнему заливались
за обоями монастырского завода сверчки.
Во дворе стояла голубятня и темными шелестящими тенями чернели буйные
сиреневые кусты. Старый, пятнадцатилетний пес, тоже оставшийся еще от
монахинь, вытянул свою седую морду и раздраженно, с кашлем заворчал на
Безайса. Михайлов пошел по темным переходам вверх и вниз, потом опять вверх,
мимоходом ругая строителей: "Навертели, идиоты, какие-то лестницы, без
всякого смысла, пять штук лестниц!" - потом открыл ключом дверь и зажег
свет.


Михайлов жил легко, без усилий и тайн, и был весь как раскрытая книга.
По вечерам, валяясь на кровати, Безайс разглядывал его жизнь кусок за куском
с веселым любопытством, точно сборник картин: "Михайлов, убирающий
комнату", - бушующая, неистовая стихия, опустошительный бич, разбивающий
посуду, опрокидывающий мебель, изрыгающий ужасные проклятия, - и все это
только для того, чтобы снять с потолка крошечную паутинку; "Михайлов,
завязывающий галстук", - тщеславие, извивающееся перед зеркалом величиной с
ладонь; "Михайлов, увлекающийся футболом", - перечень синяков, ссадин и
разных повреждений; "Михайлов, ищущий гвоздь, который, разумеется, лежит на
самом видном месте", и так далее.
Он был романтиком по натуре и в самое спокойное, тихое дело умел
вносить дрожь азарта, восторг и гнев. Безайс никак не мог измерить глубины
его замыслов, даже когда речь шла о том, как переставить в комнате мебель.
Во-первых, свет будет падать на стол слева, это не утомляет глаз; во-вторых,
с полки можно будет все брать, не вставая с кровати, а если при перестановке
у комода отламывалась ручка, то это, оказывается, тоже входило в расчеты
Михайлова, потому что он давно собирался сделать новую.
Из своего горячего прошлого он вынес страсть переделывать, налаживать,
улучшать и носил эту страсть, как тяжелое бремя. Всегда он был одержим
каким-нибудь увлечением или планом.
В углу, около печки, стояла небольшая машина с шестернями и валами,
которую Безайс не любил за ее внешнее уродство и за то, что она пачкала
брюки машинной смазкой. Она отдаленно напоминала маслобойку и, наверно,
раньше ею и была, но теперь сбоку были приделаны коробка с регуляторами,
колеса и шкив. Иногда по вечерам Михайлов, посвистывая, возился над ней,
просверливая и нарезая металл, пришлифовывая части, исписывая вычислениями
клочки бумаги. Вещи его знали и слушались, инструмент ходил в его руках, как
смычок артиста. Он сидел над работой, согнувшись, вонзая сверло в металл, и