"Виктор Павлович Кин. Записные книжки" - читать интересную книгу автора

карандаша, о корнеплодах и еще черт знает о чем.
Он обладал той стыдливостью, которая свободно уживалась с внешней
развязностью, позволявшей ему легко отзываться о любви и девушках, благодаря
чему он приобрел в кругу товарищей завидную, но незаслуженную славу "теплого
парня".
У Безайса было очень просторное сердце, и в нем, кроме Оли, легко
уместилась и некая Женя Постоева, и некая Сарра, причем последняя, к
сожалению Безайса, была уже женой завполитпросвета Укома Мотьки Бермана. Но
Безайс влюблялся с такой стремительностью, что у него не хватало времени
разбирать, кто и чья жена. Оля просто была последней из них, - с ней он
познакомился в Москве, перед отъездом, в ожидании бумаг, денег и билета на
дорогу. Он так и уехал, увозя с собой ее носовой платок и не сказав ей ни
слова о своей любви. Робость была его врожденным несчастьем, и Безайс имел
право сказать, что на свете, пожалуй, есть вещи похуже женских слез.


ИЗ НЕЗАКОНЧЕННОГО РОМАНА


I. Экзамены

1

Когда в двадцать третьем году Безайс приехал в Москву, на него разом
обрушились неприятности. Прежде всего у него украли вещи. Вор был суровый,
деловитый мужчина с большой бородой; он ограбил Безайса грубо, с наглой
откровенностью, даже не пытаясь смягчить свое поведение. Неторопливо, почти
задумчиво, он взял полосатый, из матрасной материи сшитый мешок и вдруг
мелкой рысью побежал в ворота, пренебрежительно поглядывая через плечо на
Безайса. Около забора он задержался, перекинул мешок, а потом полез сам,
перевалившись животом и показывая толстые ноги в пошлых зеленых носках.
Безайс постоял, ожидая чего-то, потом подошел к забору и сквозь щель с
недоумением разглядывал широкую спину убегавшего вора; полосатый мешок
мелькал между грудами ржавого, порванного железа и кирпичного дома. Вышел
дворник, подошел к Безайсу и строго сказал, что смотреть тут нельзя и
смотреть нечего.
- Неужели? - обиделся вдруг Безайс, сердито сдвигая фуражку на
затылок. - Нельзя даже посмотреть, как вор уносит твои собственные вещи?
Но потом он что-то вспомнил.
- Это хорошая примета, - пробормотал он беспечно, выходя из ворот на
знойную, в рыжей солнечной пыли колеблющуюся улицу.
Август катил над Москвой круглые, подрумяненные с краев облака. Воздух
густо дымился от раскаленного камня, около тротуаров с тележек продавали
полосатые арбузы и янтарно-желтые яблоки. Разморенные жарой грузовики тяжко
рычали на людей, сгоняя их с дороги, и уносились, клубя пыль. Безайс
втиснулся в переполненный трамвай и, раскачиваясь на ремне, задумчиво
вспоминал свой мешок, вора и его грузные ноги, поднятые к небу в наглом
торжестве. Была давка, сзади напирали, ругались, наступая на каблуки,
спереди все закрывала тяжелая, в меловых пятнах спина, а когда Безайс
наконец сел, какому-то неврастенику с песочными волосами показалось, что