"Анатолий Ким. Собиратели трав" - читать интересную книгу автора

Стою я на этом бугре и смотрю: будка, конечно, оказалась далеко в стороне. И
вот тогда - слышите? - пришла мне в голову одна мысль. Я подумал, что этот
бугор, на котором я стою, и есть самый центр мира. Тот самый, о котором мы
все имеем смутное, но навязчивое представление. Ну, словом, бывает же у нас
такое ощущение, мечта, что ли, что где-то находится место, где сосредоточено
все самое настоящее, лучшее, прекрасное, - и туда мы должны непременно
устремиться. Отсюда и эта навязчивая идея, эта тяга к столицам, поэтому мы в
определенный период юности рвемся уехать из родных мест... Простите, вам
интересно слушать? Или больше не надо? Простите...
- Нет, я слушаю, - произнес в темноте бесстрастный голос, словно сама
темнота ночи, осыпающаяся шелестом дождя за окном, прозвучала в ответ
тоскующему монологу человека. - Слушаю, стараюсь постичь вашу мысль.
- А она проста. Нет никакого особенного места на земле. Вернее, таким
местом, где сосредоточено все самое главное, может оказаться любой кусочек
земли. Бугор, заросший лопухами, или что-нибудь подобное. Это - то самое
место, где однажды откроется тебе нечто огромное...
- И что же такое огромное открылось вам в этих лопухах?
- Нет, не надо так. Слушайте меня... Есть минуты в жизни, когда слова -
это не просто слова, заключающие в себе какую-нибудь мысль, а словно сама
мысль приходит и близко становится перед нами, как живое существо, и слова
тогда не многое значат. Да ладно... Я понимаю, что это странный разговор, и
мы с вами не знаем друг друга, а скоро расстанемся, чтобы никогда не
встретиться, наверное... Но мне некогда считаться с тем, что называется
условностями, приличным или неприличным. Главное, главное важно! А оно в
том, что мне открылось: что жизнь, оказывается, во сто, в тысячу раз ценнее,
чем мы это представляем! Приведу пример: вот чирикают рано утром воробьи - и
это не просто чириканье, это чудо! Глядя на то, как ворона машет крыльями,
мы должны бы плакать от счастья.
И тут голос угас, словно поглощенный ночью, и огромная тишина медленно
растворяла в себе брошенную в нее человеческую взволнованность, а вдали, за
дождливыми пространствами темноты, трижды прокричал тонким голосом
электровоз. То уходил из шахтерского городка ночной состав, увозивший
добытый уголь.
- Да. Да... этот наш разговор после двенадцати ночи... в этой паршивой
гостинице... Да! Вы правы, - начал хорошо поставленным вкрадчивым голосом
актер. - В общем, он действительно странен, подобный разговор. Но я артист,
и многие странности мне тоже понятны. Скажите, дорогой мой, что с вами
стряслось? Ведь я угадал - с вами что-то случилось? И чем я могу помочь вам?
- Спасибо. Да, действительно со мною что-то случилось. И вы ничем не
можете мне помочь. Но дело не в этом. Беда в том, что и одной тысячной доли
того, что я теперь знаю, не смог я передать. Да и зачем вам? Вы завтра
уедете... Концерты, цветы. Словом, извините меня. Спокойной ночи.
- Что ж, договорим утром, - охотно согласился артист, зевая. - Ох уж
эти цветы! Мне сегодня преподнесли килограммов десять цветов, местных, как
их называли... саранки, кажется. Я их выкинул с моста, когда шел сюда.
"Утром", - сказал он, а наутро, проснувшись поздно, артист не увидел
рядом ночного собеседника. Неприбранная кровать его была пуста, окно над нею
светилось голубизною и солнечной зеленью листвы: ночного дождя как не
бывало, и чистый день сиял во дворе. Артист девять раз поднял вытянутые ноги
к потолку, разминая брюшные мускулы, затем живо вскочил с кровати и, высунув