"Анатолий Ким. Соловьиное эхо" - читать интересную книгу автора

слезами, затем снова уснет; и в неясных сновидениях будет чувствовать, что
все-то в ее жизни идет не так, как надо, и нет меры и названия той печали,
что охватит ее спящую душу. А наутро проснется она от дружеского толчка в
плечо и увидит перед собою заржавевшее от щетины лицо немолодого мужчины,
поразительно отчетливое, неотвратимо вещественное в своей конкретности,
словно нет и не может быть на свете других лиц, более красивых,
одухотворенных, вызывающих своим видом глубокое волнение сердца. И
железнодорожник спросит у Нади, предварительно широко зевнув в потолок: "Че
это ты плакала ночью?" На что она ответит: "А ниче... Увидела, должно,
плохой сон". И привычно затоскует с утра: где же теперь ее Ольга, подружка
кровная?... Сколько же лет должно пройти, чтобы одинокое Надино сердце
перестало болеть при воспоминании об утраченной дружбе?
У Ольги эта боль сохранилась до самой старости. О муже своем она с
годами говорила все равнодушнее и неохотнее, а о приютившей Наде вспоминала
все с большей печалью. "Увидеть бы еще разок Надю! - вздыхая, говаривала
она. - Жива или нет?... Ведь все умирают... Порезала однажды новую льняную
простыню на рубашки моим рыжеголовым, - вспоминала она нечаянно что-нибудь
позабытое, - а это была последняя тряпка из приданого Нади". Но, бессчетно
вспоминая утраченную подругу, Ольга ни разу не заговаривала о том, почему
же, невзирая на столь сильную привязанность к ней, решилась оставить ее и с
двумя детьми отправиться по бесконечным дорогам России и Сибири в сторону
далекого Приамурья. Революция, гражданская война, иноземное нашествие и
бандитские смуты оставили глубоко изрытые следы во времени и пространстве, и
пробираться без денег через всю огромную страну было нелегко одинокой
женщине с малыми детьми. Ольга с мальчиками проделала весь знаменитый путь
беглых каторжан и сибирских бродяг, но прошла его в обратном направлении. По
дороге этой она вынуждена была делать частые долгие остановки, чтобы
зарабатывать на жизнь и на дальнейшую дорогу. И только в двадцать седьмом
году появилась в родном селе, ведя за руки двух огневолосых мальчишек.

Так благополучно закончилось ее беспримерное устремление к своей цели -
но к какой? Отца с матерью уже не было, дом был разрушен, оставшаяся в живых
сестра ютилась в крошечной хибарке, перестроенной из старого гусятника.
Ольга никогда не слышала и не читала слов одного югославского философа,
который высказался приблизительно так: примирением нашим между
действительностью и мечтой является творчество. Ей никогда не приходило в
голову, что и она творила, примиряя мечту и действительность, - выходя замуж
за сказочного иностранного принца и отправляясь с ним на другой край земли,
родив ему детей и, после утраты его, вернувшись в родное село через
пятнадцать лет. Действительность была нелегка, мечта ее, видимо,
осуществилась лишь в малой доле - но в итоге растраченной ее молодости
осталось нечто и на самом деле сходное с шедеврами, скажем, Рафаэля,
Микеланджело. Назовем это "Подвигом жизни", "Сикстинской мадонной",
"Победителем" - не все ли равно как. Для того чтобы творчество окончательно
восторжествовало, надо, чтобы плоды горячей страсти, трудов и радений
художника навсегда остались среди людей, духовно родственных творцу, -
поэтому Ольга должна была вернуться к своему народу, и она вернулась. Этим
возвращением Ольга как бы окончательно завершила свое произведение,
поставила его перед миром во всей своей неповторимости и качественном
отличии.