"Анатолий Ким. Соловьиное эхо" - читать интересную книгу автора

магистр что-то почувствовал, потому что торговец пшеницей был с гостем
приветливо сух и сразу же сказал, что по причине повальной инфлюэнцы в своем
доме не может принять у себя гостей с малым ребенком, а честь гостеприимства
вынужден уступить своему компаньону Чумасову, - он тут же представил этого
Чумасова магистру и затем без дальнейших разговоров отпустил обоих,
сославшись на неотложные дела.
У Чумасова Ильи, молодого человека с плоскими бритыми щеками, кудрявой
головой и стеснительными, прячущимися глазами, был доставшийся по ранней
смерти отца лабаз и большой каменный дом с дорическими колоннами, стоящими
почему-то капителями вниз. Была у него дебелая и богатырского сложения
бездетная жена из простых, на которой лабазник женился по большой любви.
Звали ее Надей, она остро, со смертельным любопытством, взглянула на
иноземного обличья Ольгу и в следующее же мгновенье беззаветно полюбила ее.
Хозяйка поспешно и порывисто, но вполне разумно и удобно разместила гостей в
двух свободных комнатах своего просторного дома. Затем началось совместное
кормление ребенка, и обильное угощение гостей, и вечернее чаепитие на
галерейке, меж стоящими вверх тормашками колоннами, с широким видом оттуда
на Волгу, где замерли разбросанные там и сям длинные темные баржи.
На следующий день снова в доме все закружилось в вихре Надиного
гостеприимства, варилось особенное варенье из прозрачной золотистой
"китайки", затем была устроена баня, откуда обе женщины вышли румяные,
соблазнительно посвежевшие, с полотенцами на мокрых головах. И тут же узнали
от встретившего их на крыльце Ильи Чумасова, что началась русско-германская
война.
Отто Мейснер был в это время с визитом к Гарцайму, у которого, по
предписанию деда, должен был получить деньги для дальнейшего путешествия, а
также и письменное указание насчет последующего маршрута. Но ни того, ни
другого магистр не получил, узнал лишь о начавшейся войне и в тяжелом
состоянии духа вернулся в дом Чумасова. Встретившись во дворе, оба они
сделали вид, что не заметили друг друга. А их жены в это время плакали
вместе, спрятавшись в дальней комнате для гостей.
Далее все покатилось быстро. Отто Мейснера, германского подданного,
неизвестно с какой целью разъезжающего по России, взяли под надзор и
ограничили в передвижении. Полицейские чины В. не знали, очевидно, что с ним
предпринимать дальше, и потому ничего пока не предпринимали. Проще всего
было арестовать его как шпиона, это стало ясно для всех, даже для самого
магистра философии, и он ждал ареста. Но, напрасно промучившись несколько
дней, Отто Мейснер, не вынеси больше неизвестности, решил сам идти навстречу
угрозе...
Однажды он сказал жене, что отправится в полицию и сдаст револьвер.
Жена одобрила это вполне. Отто Мейснер вышел из дома, а Ольга, припав грудью
к окну, смотрела вслед, пока он проходил через широкий чумасовский двор к
воротам... Муж сильно переменился за последнее время, был коротко острижен
после тифа, носил теперь не дорожное мягкое и вольготное платье, а жестко
выутюженную тройку и новую шляпу-котелок. Худой вообще, в эти дни он казался
вовсе изможденным. Приучился вдруг остро и отчужденно щурить глаза во время
долгого молчаливого раздумья. Ольга знала, что это очень одинокий, с доброй
душевной изнанкою человек, нравом мягкий, но непреклонный в принятых
решениях... И, глядя на то, как он, высокий, прямой, чопорный, идет через
двор, по пути деликатно обходя клушу с цыплятами, Ольга вдруг закричала - и