"Кимберли Кейтс. Утренняя песня " - читать интересную книгу автора

Ей удавалось отвлечь его всякий раз, как он пытался взглянуть на ее
записи. Она то прикрывала их рукой, то просила повторить последний отрывок -
словом, пустила в ход все хитрости, какие только смогла придумать.
Каждая нацарапанная нота усиливала ее страх. Еще немного - и мистер
Данте обнаружит, что она может записывать ноты не лучше, чем смывать чернила
с лица.
И он это обнаружил...
Но Ханне было уже все равно. Она вытащила перо из судорожно сжатой руки
и поднялась. Ей было плохо, она устала, глаза слипались.
- Ну что? - прозвучал его голос в наступившей тишине.
- Что - что?
- Что вы думаете о моем сочинении?
- Полагаю, для вас это не имеет никакого значения.
- Ловкая увертка, мадам, но вам не удастся так просто уйти от ответа.
- По-моему, это неплохо, но не хватает воображения! - выпалила она.
Ох уж этот язык! Когда наконец она научится говорить приятную ложь,
легко слетавшую с языка многих молодых женщин? Могла же сказать: "Вы -
выдающийся талант... музыка завораживает... о великий и могучий бог
фортепиано, позвольте мне преклонить перед вами колени..."
Так нет же. Теперь он вышвырнет ее с Пипом на улицу. Прямо сейчас. Тем
более когда увидит те значки, над которыми она трудилась весь день.
Она подняла глаза, посмотрела ему в лицо и замерла, пораженная. Его
синие глаза были широко распахнуты, челюсть отвисла, и в следующее мгновение
он разразился хохотом. Он хохотал до слез.
Ханна с опаской отступила. Интересно, когда он перестанет хохотать и
начнет швырять ей вазы в голову? Кажется, прошла целая вечность, пока он,
задыхаясь, не вытер следы слез кончиками пальцев.
- Недостаток опрятности восполняется вашей смелостью, мисс Грейстон.
Поздравляю, вы первая, кто отважился сказать мне правду. - Он поморщился. -
Как будто я не знаю, что сочиняю чушь. Но буду довольствоваться этим, пока
не научусь писать лучше. А вам придется забыть о своем великолепном
музыкальном вкусе и слушать эту чушь.
На этом мрачное веселье закончилось, он прошел к окну и принялся
разглядывать зеленые рощи, простиравшиеся за ним. В каждом мускуле его тела
ощущалось нетерпение.
Остен Данте был одержим сочинительством музыки, оно сводило его с ума.
Однако его страсть не походила на страсть человека, отчаянно
пытающегося записать музыку, которая слишком быстро и живо звучала в его
сознании. Это была скорее бурная страсть запертого в слишком тесном стойле
дикого жеребца, рвущегося на волю. Интересно, какие невидимые барьеры
удерживают хозяина поместья Рейвенскар?
В дверь тихонько постучали. Данте повернулся.
- Войдите.
Появился лакей. Он нес серебряный поднос, на котором возвышалась целая
стопка писем.
- Свежая почта, сэр.
Данте небрежно пожал плечами:
- Ничего не могу с этим поделать.
- Сэр, здесь письма от вашей матери и несколько от сестер.
Радость на лице Данте сменилась унынием. Может быть, он опасался дурных