"Эрих Кестнер. Когда я был маленьким" - читать интересную книгу автора

выстроенных в боевом порядке нюрнбергских оловянных солдатиков, и на том его
праздничное гулянье и кончалось! Потому что на противоположной стороне улицы
стоял замок. Короля уже заметили. Выскакивали часовые. Гремели слова
команды. Винтовки брались на караул. И последний саксонский король, приложив
руку к козырьку, исчезал в своей чересчур просторной квартире.

Да, полвека - срок немалый. Но иногда думаешь: это было вчера. Чего
только не перевидали мы за это время! Войны и электрическое освещение,
революции и инфляции, дирижабли и Лига Наций, расшифровка клинописи и
сверхзвуковые самолеты... Однако времена года и заданные на дом уроки как
были, так и остались. Матушка еще обращалась к своим родителям на "вы". Но
любовь родителей к детям и детей к родителям по-прежнему неизменна. Отец в
школе еще писал "хлеб" по старой орфографии. Но так или этак пишется "хлеб",
ели и едят его всегда с удовольствием. Почти все изменилось, и почти все
осталось прежним.
Было это лишь вчера или в самом деле прошло полвека, как я решал
арифметические задачи под коптящей керосиновой лампой? И вдруг с тонким
"дзинь" лопнуло стекло, и его пришлось осторожно, с помощью тряпки,
заменить. В наши дни перегорают пробки, и, чиркнув спичкой, ищешь и
вворачиваешь новые. Такая ли уж большая тут разница? Конечно, свет сейчас
горит ярче и электрический ток не покупаешь в бидоне. Многое стало удобнее.
Но стало ли от того лучше? Не уверен. Может быть. А может быть, и нет.
Когда я был маленьким, я утром, еще до школы, мчался в лавку
потребительского общества на Гренадерштрассе. "Полтора литра керосина и
четырехфунтовый свежий хлеб второго сорта", - говорил я продавщице. Затем со
сдачей, талонами на скидку, хлебом и полным бидоном бежал дальше. Вокруг
мигающих газовых фонарей плясали снежинки. Мороз колкими стежками зашивал
мне ноздри. Мой путь лежал к мяснику Кислингу: "Четверть фунта домашней
кровяной и ливерной колбасы, пожалуйста; той и другой пополам!"
Оттуда - к зеленщице фрау Клетш: "Брусочек масла и шесть фунтов
картофеля. Матушка велела кланяться и передать, что последний был
подморожен!" А теперь домой! С хлебом, керосином, колбасой, маслом и
картофелем! Дыхание, будто дым эльбского парохода, вырывается изо рта белыми
клубами. Зажатый под мышкой теплый четырехфунтовый хлеб вот-вот выскользнет.
Сдача в кармане позвякивает. Керосин в бидоне плещется. Сетка с картофелем
бьет по колену. Скрипучая дверь парадной. Вверх по лестнице через две
ступеньки. Звонок на четвертом этаже, но как позвонишь, если руки заняты?
Колочу в дверь носком башмака. Дверь распахивается. "Не мог позвонить?" -
"Нет, мамочка, сама видишь!" Она смеется. "Ничего не забыл?" - "Как это так
- забыл?" - "Ну, входите, входите, молодой человек!" А потом, за кухонным
столом, - чашка ячменного кофе с примесью винных ягод и ломоть, непременно
горбушка, теплого еще хлеба со свежим маслом. Между тем как уложенный ранец
ждет в передней, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

"С тех пор прошло более пятидесяти лет", - сухо заявляет календарь,
этот закоснелый лысый бухгалтер в канцелярии Истории, ведущий счет времени и
чернилами и линейкой подчеркивающий синим високосные года и красным - каждое
начало столетия. "Нет! - кричит воспоминание и встряхивает кудрями. - Это
было вчера! - И с чуть лукавой улыбкой шепотом добавляет: - Ну, самое
большее, позавчера". Кто же прав?