"Эрих Кестнер. Когда я был маленьким" - читать интересную книгу автора

заодно кучером и пощелкивал бичом. Едва горожане освоились с трамваем, в
моду вошли юбки-ковыляшки. Дамы стали носить длинные-предлинные и
узкие-преузкие юбки. В них они могли только семенить мелкими шажками, а
влезть в трамвай уж вовсе не могли. Кондуктор и пассажиры поздоровее под
общий смех подсаживали их на площадку, причем дамам приходилось к тому же
наклонять голову, потому что носили они огромные, с колесо, шляпки с
исполинскими перьями и аршинными шляпными булавками, на которые по особому
распоряжению полиции для безопасности надевались защитные колпачки!
Тогда Германией еще правил кайзер. У него были круто закрученные кверху
усы, и его берлинский придворный парикмахер рекламировал в газетах и
журналах излюбленные кайзером наусники. Поэтому по всей Германии мужчины
утром после бритья повязывали себе над верхней губой широкие наусники, что
придавало им дурацкий вид, и целых полчаса не разговаривали, а мычали.
Кроме того, у нас в Саксонии был еще король. В честь кайзера каждый год
устраивались кайзерские маневры, а для нашего короля, по случаю дня его
рождения, - королевский парад. Мундиры гренадеров и стрелков, не говоря уж о
кавалерийских полках, ярко горели всеми красками. И когда по Алаунплатц в
Дрездене мимо королевской трибуны дефилировали конногвардейцы в блестящих
касках, гроссенхайнские и бауценские гусары в отороченных ментиках и
коричневых меховых шапках, ошацкие и рохлицкие уланы в уланках и киверах,
конные егеря, все верхом, с саблями наголо и поднятыми пиками, зрители не
помнили себя от восторга и дружно кричали "ура". Трубили трубы. Звенели
бунчуки. Литаврщики били в литавры так, что все дрожало. Эти парады были
самыми великолепными и впечатляющими цирковыми представлениями и опереттами,
какие я только видел в жизни.
Монарх, чье рождение так шумно и красочно праздновалось, носил имя
Фридрих-Август. Он был последним саксонским королем. Но тогда он этого еще
не подозревал. Иногда король с детьми проезжал по городу. Рядом с кучером, в
шляпе с разноцветным плюмажем, скрестив руки на груди, сидел лейб-егерь. А
из открытого экипажа нам, детям, махали маленькие принцы и принцессы. Король
тоже махал и при этом приветливо улыбался. Мы махали в ответ и чуточку его
жалели. Потому что нам, как всем и каждому, было известно, что от него
сбежала жена, королева саксонская. Сбежала с синьором Тоселли, итальянским
скрипачом! Так король сделался всеобщим посмешищем, а маленькие принцы и
принцессы остались без матери.
Перед рождеством, подобно другим офицерам, король, высоко подняв
воротник, прогуливался в одиночку по сияющей огнями Прагерштрассе и
останавливался в раздумье перед ярко освещенными витринами. Больше всего он
интересовался детским платьем и игрушками. Шел снег. В магазинах сверкали
наряженные елки. Прохожие, подталкивая друг друга, шептали: "Король!" - и
спешили дальше, чтобы его не смущать. Он был очень одинок. Он любил своих
детей. И за это его любили дрезденцы. Если б он зашел в мясную Рариша и
сказал одной из продавщиц: "Парочку горячих сосисок и побольше горчицы, я
съем тут!" - та наверняка не опустилась бы на колени и, уж конечно, не
ответила бы: "Это для нас большая честь, ваше величество". Она бы просто
спросила: "С булочкой или без?" А мы все, в том числе и я с матушкой,
отвернулись бы, не желая портить ему аппетит. Но король, видимо, не решался.
Он не заворачивал к Раришу, а шел по Зеештрассе, останавливался перед лучшей
в городе гастрономией Лемана и Лейхсенринга, затем пересекал площадь
Альтмаркт, брел по Шлоссштрассе, где в витрине Цойнера долго разглядывал