"Жозеф Кессель. Яванская роза" - читать интересную книгу автора

- Жди меня у французского консульства! - крикнул я ему грубо.
Как это он не мог понять, что я хотел ехать колесо в колесо с этой
девушкой, околдовавшей меня?
Мой бегун, как большинство ему подобных, был весьма резв. Он быстро
догнал старого куруму и, несмотря на оживленное движение на улице, звенящей
криками и стуком башмаков, держался в нескольких сантиметрах от тележки, в
которой сидела метиска.
Я рассматривал ее с преувеличенной дерзостью. Она не хотела этого
замечать. Однако время от времени она поторапливала человека, который тащил
ее тележку. Тот переходил на рысь. Коротким броском мой курума обгонял его.
Тогда я видел старое, поблекшее, морщинистое лицо, на котором уже блестели
капельки пота, а мешки под глазами указывали на сердечника.
Узкие улочки, окаймленные лавочками, стали шире. Старый японский город
уступил место европейскому кварталу. Я удивился аллюру, который вдруг взяли
наши повозки на этом почти свободном и ровном участке. По правде говоря,
фиакр не двигался бы быстрее. Казалось, что тележки, в которые впряглись
наши бегуны, подталкивали их. Руки с невероятно подвижными запястьями едва
придерживали оглобли. Неустойчивое, но мягкое и надежное равновесие
связывало курумайя с их тележками. На толстых крепких икрах, отливающих
голубыми извилинами, проступала четкими глубокими бороздами игра мышц.
С километр старик легко удерживал этот бег. Привычка и умение экономить
дыхание, приобретенные в течение полувекового труда, заменяли силы, которые
отняли у него возраст и болезнь.
Но когда миновали железнодорожный мост, отделявший новый город от
старого, этого мастерства оказалось недостаточно.
Подъем, который вел теперь к консульскому кварталу, был так крут, что
инстинктивно я сошел с тележки.
Впервые метиска взглянула на меня. Но с каким презрением! Затем она еще
свободнее откинулась на соломенную спинку, как будто хотела стать тяжелее, и
грубо сказала своему куруме, который, остановившись, опасливо смотрел на
подъем:
- Иди!
В эту минуту я приготовился к драме. Произойдет ли это по моей вине,
или по вине этой девицы, которую я вдруг возненавидел, или по вине
изнуренного бегуна? Мне не хотелось заниматься предвидением, но я чувствовал
приближение драмы, неизбежно, фатально.
Слишком много было надменности, вызова, ненависти в глубине этих
прекрасных глаз, ставших более блестящими, в этой податливой груди,
вздымавшейся от участившегося дыхания, в этих вздернутых губах. И, думаю, я
правильно угадал, что метиска питала одинаковое отвращение и к молодому
офицеру в блестящих сапогах и к бедному вьючному животному, которого она
намеревалась прикончить. Курума был желтой расы, я - белой. Смешанная кровь
метиски, хотя и дала прекрасный плод, но возбуждала ненависть к нам обоим.
Старый японец глубоко вздохнул, сдвинул плечи, напряг бедра и начал
подъем. Я последовал за ним, мой курума шел рядом. Каждый шаг требовал от
старика все большего и большего напряжения. Оглобли оттягивали ему судорожно
сжатые руки. Все его тело было откинуто назад. Я с нездоровым любопытством
наблюдал за этой отчаянной борьбой. Она продолжалась до середины подъема.
Там курума остановился, с трудом переводя дух. Я тоже остановился.
Возможно, не будь меня, молодая женщина согласилась бы сойти, но под моим