"Жозеф Кессель. Яванская роза" - читать интересную книгу автора

рассуждать: метиска из Кобе...
По какому неоспоримому признаку я сумел тогда безошибочно узнать ее? Не
могу сказать. Инстинктивно, нутром. Напряженное, искаженное в судорожном
сопротивлении лицо, совсем не было похожим ни на высокомерное явление в
"Гранд-отеле" в Кобе, ни на застывшую статую, опирающуюся на старого куруму
в агонии. Копна разметавшихся черных волос, закрывавшая лицо, смятое
разорванное кимоно... обнаженные бедра... открытая наполовину вздымающаяся
грудь - пойманное животное, изнемогшее, почти побежденное. Кстати, вот эти
признаки и вселили в меня твердую уверенность и жгучий гнев.
Я почувствовал себя выше, шире и тяжелее, чем Боб. Ярость придала мне
невероятную силу.
Я схватил Боба за шиворот, рывком сбросил его с тела, с которым он
готов был слиться, сгреб его в охапку, вытащил в коридор и швырнул, как тюк.
Он сильно ударился головой о переборку. Какое-то время лежал неподвижно. Но,
придя в себя, с кошачьей гибкостью и ловкостью вскочил на ноги.
Дверь в каюту метиски сильно хлопнула и с лихорадочной быстротой
закрылась на ключ.
С дикой ненавистью мы смотрели с Бобом друг на друга, с трудом переводя
дыхание. Он чувствовал, что мог бы одолеть меня. На этот раз он сунул руку в
карман, где был револьвер.
- Ну, стреляй! Стреляй же! Валяй! Ты видишь, у меня нет оружия.
Этот крик - он спас меня - вырвался не из-за инстинкта самосохранения.
Напротив, я в самом деле хотел, да, именно хотел, чтобы Боб подтвердил, что
он предатель.
Я хотел услышать выстрелы, почувствовать пули в своем теле. Умереть я
не хотел. Тогда казалось, что ничто не могло меня убить. Но мне необходима
была развязка, которая соответствовала бы моему яростному возбуждению своей
беспредельностью, своей дикостью.
Есть минуты гнева, когда страх становится чем-то непонятным. Тогда
остается одно желание - разрушать, опустошать, желание катастрофы, в которой
готов погибнуть сам. Но ничего такого не произошло. Боб опустил руку. Мои
неистовые крики превзошли по силе его собственное неистовство.
Захмелевший человек трезвеет при общении с более пьяным. Боб пришел в
себя, опасаясь моего бешенства. Тогда глубокая усталость сменила ярость на
его лице. Несомненно, она наступила вследствие неудовлетворенного
сексуального возбуждения, но возможно также, и скорее всего, от внезапного
осознания, в какую пропасть может скатиться юнец, подчиняющийся лишь
вожделению.
Печальный сарказм скривил его губы, он потряс головой и резким тоном,
но гораздо тише, чем обыкновенно, произнес:
- Ты неподражаем в качестве защитника добродетели.
Боб знал силу своей иронии. Она часто отрезвляла мои безумства. Не
знаю, рассчитывал ли он в этот раз на что-нибудь в этом роде или попросту
поступил обычно для себя, но на какое-то мгновение он мог решить, что вновь
одержал надо мной верх. Я в самом деле застыл недвижим и молчалив, глядя на
дверь метиски. Я вдруг вспомнил, что явился к ней без сапог, без кителя и
галстука, с развязанными тесемками на концах брюк, растрепанный, небритый. Я
содрогнулся при мысли, что молодая женщина может появиться каждую секунду,
может увидеть меня, растерзанного, смешного...
А другой, тайком наведя лоск, будет злорадствовать!