"Питер Кэри. Моя жизнь как фальшивка " - читать интересную книгу автора

следам рассказанной Чаббом истории поеду в Сингапур, Сидней и Мельбурн в
тщетной попытке узнать, кем же на самом деле был гигант, который, как я
думала, явился на свет из потаенных уголков болезненной фантазии Чабба.
Через три года я возвращусь в Австралию, проеду шестьсот тягостных миль
от Мельбурна до Сиднея, а в результате не узнаю ничего нового - разве что
увижу, как далеко Чабб бежал от порожденного им призрака.
Прежде Чабба признавали в сиднейских литературных кругах, уважали не
только за глубокую начитанность и стойкость в спорах, но и за взыскательный,
жесткий вкус. Паренек из Хаберфилда славился тем, что на свою полку допускал
лишь немногих поэтов: Донна, Шекспира, Рильке, Малларме. Он вырос во
второразрядной - по его понятиям - культуре, и эта аскетическая подборка
книг свидетельствовала о той движущей силе, которая в итоге породила Боба
Маккоркла, - о страхе польститься на низший сорт, на что-то поверхностное,
вторичное, провинциальное.
Об этом стеллаже я потом наслушалась немало, но чаще былые друзья Чабба
вспоминали про его любовь к Джелли Ролл Мортону *, про долгие пьяные ночи,
когда он играл негритянскую музыку, к нижней губе прилип окурок, рот
кривился в легкой, почти незаметной улыбке. Женщины так и липли к нему, не
забывали упомянуть друзья. Он ничего для этого не делал, просто играл на
пианино, а они гладили стриженую монашескую голову.
______________
* Джелли Ролл Мортон (Фердинанд Джозеф Ламот, 1890 - 1941) -
американский джазовый пианист.

Но вернувшись в Сидней после смерти Вайсса, Чабб не разыскивал старых
друзей. Мне он это объяснил так:
- Я знал, что я - убийца. Я потерял лицо. Я сгорал от стыда, мем.
Вот почему он за милю обходил Пэддингтон, Дарлинг-херст и Кингз-Кросс -
все места, где он рисковал наткнуться на собратьев-поэтов и художников.
Вскоре Чабб нашел работу в рекламном агентстве, писал буклеты для
кутюрье. Кто бы стал искать ценителя Высокого Искусства в таком месте? Он
купил себе первый из множества костюмов, белую рубашку, серую фетровую
шляпу - в ту пору Сидней заполонили серые фетровые шляпы. Потом снял
плохонькую квартирку в Четсвуде - мещанском районе, где прежде он бы
задохнулся и не смог жить. Здесь никому дела не было до поэзии и до судьбы
Дэвида Вайсса.
- Там это и было написано, мем. - Он не уточнил: "Написано Маккорклом",
а я не переспрашивала. Было ясно: сейчас он отдаст мне рукопись. В горле у
меня вдруг пересохло, я подлила в стакан холодного чая и выпила, пока Чабб,
как всегда, очень бережно, снимал черную изоленту с упаковки. Один
целлофановый пакет, другой - и вот, наконец, толстая пачка бумаг,
перетянутая красной резинкой. Та лопнула, когда Чабб попытался ее снять.
Он вручил мне рукопись, и я помедлила, скрывая нетерпение.
- Читайте, мем, - предложил он.
На ощупь страницы оказались сухими и пыльными, они были отпечатаны на
желтой, крошащейся бумаге, какую раньше использовали в мимеографах.
- Читайте, не торопитесь.
Но как далеко было этому тексту до той единственной страницы, о которой
я неотступно мечтала.
- Это Боб Маккоркл? - спросила я, словно о реальном человеке.