"Джек Керуак. Протекая сквозь... (Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

распутным взглядом без ничего, только на высоких каблучках - на улице же
они выглядят этакими скорбными святошами, одни лишь глаза, эти темные
глаза в глубинах целомудренного одеяния...)
Позже Бык посмотрел на меня как-то чудно и сказал: "Я что-то ничего не
чувствую, а ты как?"
"Тоже. Наверное мы уже им просто пропитались!"
"Давай попробуем съесть" и мы сыпанули накрошенной сырой О массы в чашки
горячего чая и выпили её. Через минуту уже нас вставило так что полный
караул. Я поднялся наверх с пригоршней в руке и накрошил себе еще в чай,
вскипяченный на маленьком керосиновом кипятильничке столь любезно
купленном мне Быком в обмен за отпечатывание первых нескольких глав его
книги. После я провел лежа на спине и глядя в потолок двадцать четыре
часа, на который вращавшийся на той стороне бухты маяк святой Марии
накручивал полосы спасительного света, на все это плутовское неистовство
кривляющихся ртов - ацтекских рож - на его щели сквозь которые видны были
небеса - Свет свечки моей - Угас удолбанный священным опиумом - Это и был
тот самый "перелом" о котором я говорил, сказавший мне: "Джек, это конец
твоих путешествий - Езжай домой - Обзаведись домом в Америке - И хоть это
так-то и так-то, а то так-то и так-то, все это не для тебя - Маленькие
святые кошки на старых крышах твоего дурацкого родного городка плачут по
тебе, Ти Жан - Все эти ребята тебя не понимают, а арабы бьют своих мулов -
" (Ранее этим днем я увидел как араб бьет своего мула, и едва удержался
чтобы не выхватить у него из рук палку и не избить ею его самого, что
вызвало бы беспорядки на каирском радио или в Яффе или повсюду где идиоты
избивают своих любящих животных, или мулов, или смертных измученных
актеров, вынужденных влачить бремя других людей) - И если нежные женские
бедра открываются для тебя, так это для того чтобы ты туда кончил. И
кончив, получаешь всю ту же окончательность, вот и все18. Напечатайте это
в "Правде". Но я лежал там двадцать четыре, а может и тридцать шесть
часов, глядя в потолок, иногда выходя проблеваться в туалет, этой ужасной
старой опиумной массой, а из соседней комнаты в это время раздавались
поскрипывания педерастической любви, что меня в общем-то не особо
беспокоило, кроме того факта что на рассвете мило улыбающийся печальный
мальчик-латиноамериканец зашел в мою душевую и навалил в биде огромную
кучу, которую я увидел утром и ужаснулся, кто еще кроме нубийской
принцессы смог бы снизойти до того чтобы вычистить ее? Мира?
В Мехико-сити Гэйнс всегда говорил мне что по словам китайцев опиум
помогает заснуть, но я спать не мог совсем и только ворочался и ворочался
в постели в ужасе (люди отравляющие себя стонут), и я осознал что "Опиум
ужасен - Де Куинси19 Боже ж мой - " и еще я понял что моя мама ждет меня
чтобы я отвел ее домой, моя мама, мама моя улыбавшаяся когда носила меня в
чреве - И каждый раз когда я напевал "Зачем меня ты родила?" (из Гершвина)
- она обрывала меня "Зачем ты так поешь?" - и я глотаю последнюю чашу О.
Радостные священники играющие в баскетбол во дворе Католической школы за
нашим домом, они встают на рассвете и звенят в бенедиктинские колокола,
для меня, когда Стелла звезда Морская сияет безнадежно на водах миллионов
утонувших младенцев, все еще улыбающихся во чреве морском. Дзинь! Я выхожу
на крышу и подавленно пристально гляжу на них всех, священники смотрят на
меня. Мы смотрим не отрываясь. Повсюду былые друзья мои звенят в колокола
иных монастырей. Вокруг какой-то заговор. Что скажет на это Хаббард? Даже