"Джек Керуак. Протекая сквозь... (Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

звонок. Хаббард распахивает дверь, просит доллар заплатить за такси (за
которое в конце концов платит моя мама) и потом сидит там с нами
совершенно ополоумевший и пишет длинное письмо. После этого-то случая она
и стала говорить "Держись подальше от Хаббарда, он тебя погубит". Никогда
не видел более странной сцены. Внезапно мама сказала: -
"Не хотите ли бутерброд, мистер Хаббард?", но он лишь помотал своей
головой и продолжал писать, он писал длинное и путаное любовное послание
Ирвину в Калифорнию. А ко мне он пришел, как разъяснил он в Танжере своим
скучающим, но и страдающим тоже, голосом "Потому что в эти кошмарные
времена единственная связь с Ирвином была у меня через тебя, это тебе он
писал длинные письма о том чем он там в Фриско занимается. Все это
тягостная проза человечья, но мне нужно было иметь с ним хоть какую связь,
и ты был как раз тем самым нужным мне занудой, ты получал от моего
прекрасного ангела длинные письма и я должен был увидеть хотя бы тебя, все
ж таки лучше чем ничего". Но мне было не обидно, я понимал о чем он
говорит, потому что читал Бремя страстей человеческих, завещание Шекспира,
и Дмитрия Карамазова тоже. Мы ушли из маминого дома (пристыжено) в бар на
углу, где он продолжал писать, пока призрак (который все ж таки лучше чем
ничего) заказывал выпивку и молча его рассматривал. Я любил Хаббарда
просто за его большую и дурацкую душу. И не то чтобы Ирвин был его
недостоин, но все равно никак не могу себе представить, как они могут
осуществлять эту свою великую романтическую любовь с вазелином и прочими
смазками?
Если бы Идиот стал клеится к Ипполиту, чего он не делал, то не было бы и
никакого подставного дядюшки Эдуарда, и не на кого было бы скрежетать
зубами безумному и милейшему Бернарду. Но Хаббард все продолжал и
продолжал писать в этом баре, под взглядом покачивающего головой
китайского прачечника с другой стороны улицы. Ирвин недавно нашел себе
какую-то девицу в Фриско и Хаббард говорит "Могу представить себе эту
христианскую проблядь", впрочем ему нечего было беспокоиться по этому
поводу, вскоре Ирвин встретился с Саймоном.
"Какой он, Саймон?" спрашивает он теперь, рыдая у меня на плече в Танжере.
(О что сказала бы моя мать увидев как старший брат Шерлока Холмса рыдает у
меня на плече в Танжере?) Я нарисовал Саймона карандашом чтобы показать
ему. Сумасшедшие глаза и лицо. Он не особо мне поверил. "Давай спустимся в
мою комнату и дунем пару раз". Так говорил старый Кэб Кэллоуэй17, и это
значило "покурим трубочку опиума". Мы только что раздобыли его, попивая
для отмазки кофе в Зоко Чико, у типа в красной феске, про которого мне
Хаббард секретно (на ухо) поведал что он виновник эпидемии гепатита в
Танжерсе (так он на самом деле произносится). Взяв старую банку из под
оливкового масла и проделав в ней дырку, потом другую дырку для рта, мы
забили красный опиум-сырец в первое отверстие, подожгли его и стали
вдыхать огромные синие клубы опиумного дыма. В это время появился один наш
знакомый американец и сказал что знает где раздобыть шлюх, про которых я
спрашивал. Пока Бык с Джоном Банксом курили опиум, мы с Джимом нашли
девочек разгуливавших в больших джалабах под неоновыми сигаретными
рекламами, привели их в мою комнату, по очереди трахнули, и спустились
опять вниз покурить еще. (Удивительная штука с этими арабскими
проститутками, вот она снимает через голову свою чадру, потом длинные
библейские одеяния, и вдруг перед тобой остается просто спелая девчонка с