"Реймон Кено. Одиль" - читать интересную книгу автора

владение оружием иностранного легиона мы наблюдали из-за ангара, за который
нас спрятали. Каждый вечер мы могли уходить до утра в город. Ж. никогда не
ходил дальше еврейского квартала. С С. я исследовал арабский квартал. Ж.
любил арабов, лишь пока их притесняли французы, - он был коммунистом. Он не
питал никаких симпатий к этой культуре, которую презирал, считая допотопной.
Только представления об империализме как о последней фазе капитализма
помешали ему называть мусульман одним из тех словечек, что обычно
употребляют гордые завоеватели колоний. Впрочем, он был славный парень, этот
Ж. Он лучше других умел опрокинуть литр красного - так он называл бутылку
вина, - жидкости, крепость которой иногда была чересчур близка к воде. Ж.
выдавал себя за пролетария и парижанина. Он рассказывал забавные истории - а
то как же, дружище, - и утверждал, что плевал через два состава метро на
людей, стоящих на противоположной платформе, - ты можешь себе представить.
На самом деле он был первосортный буржуа родом из Прованса, наследник
какого-то руанского спекулянта. Сразу по его прибытии зазвучали
тенденциозные куплеты и рядовые стали замечать плохое качество пищи. Ж.
взялся за дело.
С. тоже был коммунистом, но не столь пылким. Любой политической
деятельности он предпочитал долгие прогулки по городу, которые он совершал
со мной. Мы с ним принялись изучать арабский. Ж. поднапрягся на этой стезе,
томимый жаждой поднимать местный пролетариат, но быстро сдался. Он назвал
этот язык средневековым и схоластическим. Вечерами при свете свечи он
сочинял песни о сверхсрочниках, тухлом мясе и дембеле. Через месяц или два
он внезапно исчез, а концы начальство спрятало в воду. Несколько недель
спустя он написал нам из какого-то медвежьего угла, где его заставили тянуть
лямку из-за этих куплетов. С. ни в какой мере не чувствовал себя
пропагандистом. Мы изучали арабский. Есть такие отдаленные части, что и не
знаешь, вернешься ли оттуда когда-нибудь. Однажды на дороге, что ведет от Бу
Желу к Баб Фету, огибая крепостные стены, мы встретили одного араба, который
смотрел прямо перед собой, застывшего, неподвижного. Здесь кончается пролог.
Потом я оказался в Таза. Потом я оказался в Уджде. Потом я оказался в Оране.
Потом я оказался в Марселе. Потом я оказался в жалком отеле. Я работаю. Я
один.
Спустя всего лишь несколько недель после своего возвращения я узнал о
возвращении С. Он назначил мне встречу в кафе на площади Республики, в
котором писсуары различались по величине, в зависимости от важности
посетителей. Это явление восхитило С., и отчасти для того, чтобы мне его
показать, он выбрал это место. Так он вкусил экзотики Запада. Вместе с ним
пришли две толстые девушки, чей явный статус полупроституток казался
единственным достоинством, умом они были сильно обделены, как я понял, а что
касается мужской плоти, на которую они претендовали, то она самым пошлым
образом ускользала из их рук, в чем я сам смог убедиться через несколько
часов. Сначала из нас слова так и сыпались, не задевая двух молчаливых
толстушек. Ты помнишь, ты помнишь, Мулэ Идрис, Мулэ Идрис.
- Не вздумайте еще заговорить по-арабски, - сказала одна из этих особ.
- Меня тошнит от негров, - сказала другая.
Затем они обменялись парой фраз - коротких, намеренно непристойных.
Потом та, что сидела напротив меня, спросила:
- Правда, все так и было?
Мы дошли с двумя девицами до одних из самых удаленных ворот города.