"Раймон Кено. С ними по-хорошему нельзя" - читать интересную книгу автора

его нации и этого чертова мятежа-восстания. Без нее все было бы так просто в
этом маленьком почтовом отделении. Стреляли бы по британцам, пиф-паф, шагали
бы прямиком к славе и к пиву "Гиннес" или же в противном случае к
героической смерти, и вот на тебе, эта дурочка, эта дуреха, эта дурища, эта
бестолочь, эта паразитка, эта мымра заперлась в уборной в самый важный и
трагический момент, и попала к ним в руки - по-другому и не скажешь, - и
оказалась для них, инсургентов, обузой моральной, физически невыносимой и,
может, даже спекулятрисной.
Конечно же, он ощущал в себе и вздрагивания, и содрогания, и
плотеподергивания, которые напоминали о его человеческой природе, слабой,
плотской, греховной, но думать о долге и корректности, предписанной
Маккормиком, он не переставал.
Тем временем Герти изучала пуп ирландца. Сопоставляя чужие обсуждения
живых торсов со своими личными впечатлениями от рассмотренных статуй,
девушка не без оснований считала, что эта часть человеческого тела одинакова
как у женщин, так и у мужчин. Однако она была не совсем в этом уверена;
будучи влюбленной в свой собственный пупок и получая большое удовольствие от
процесса засовывания в него мизинца и ковыряния последним, Герти расценивала
подобное исключительно приятное занятие делом сугубо женским. Допуская
наличие идентичного органа у мужчин, она сомневалась, впрочем довольно
неотчетливо, что он может быть таким же глубоким и нежным.
Герти была просто очарована; оказалось, что щекотать пупок Кэллинена
так же приятно, как и щекотать свой собственный. Сам же Кэллинен, будучи
холостяком, не очень хорошо разбирался в прелестях, предваряющих
окончательный акт; ему доводилось иметь дело лишь с толстухами да
стряпухами, которых он заваливал на сеновалах или же раскатывал на кабацких,
еще не отмытых от всевозможных жиров столах. Посему он тяжело переносил
затяжную девичью ласку и даже замысливал ответить на нее отнюдь не
приличествующим в данной ситуации отказом. Но каким образом ответить,
вопрошал он себя, находясь на волоске от. Он почувствовал угрызение совести,
подумав о предпоследнем препятствии - социальном статусе его Ифигении, затем
о последнем - ее девственности. Но, предположив, что сия непорочность может
оказаться только предположительной, он отбросил все сомнения и отдался
безудержной половой деятельности, искусно подогреваемой провокациями юной
почтовички.

ГЛАВА XXXI

- Приготовиться к повороту! Травить справа! Задраить иллюминаторы!
Замаскировать ют! Свернуть бом-брамсель!
Отдав последние приказания, Картрайт спустился в кают-компанию, где
Тэдди Маунткэттен и второй помощник меланхолически потягивали виски. Сурово
осуждая республиканский мятеж с кельтским уклоном, капитан предпочел бы тем
не менее безоговорочно сражаться с немцами в открытом море, чем бомбить
гражданские дублинские постройки, каковые являлись, как ни крути, составной
частью Британской империи.
- Hello! - выдал Картрайт.
- Hello! - выдал Маунткэттен.
Картрайт налил себе очень много виски. Добавил очень мало содовой.
Посмотрел на свет через прозрачное стекло, проследил мутным взглядом за