"Кэндзабуро Оэ. Лесной отшельник ядерного века " - читать интересную книгу автора

своих ощущениях, но человек, посмотревший в этот момент на меня со стороны и
увидевший улыбку на моем заросшем щетиной, обрамленном нестрижеными, с
сильной проседью космами, хотя все еще овальном, как яичко, лице, - вполне
бы мог назвать ее счастливой. Я почувствовал: произошла какая-то перемена,
что-то изменилось в окружавшей меня действительности, пусть мне пока еще не
понятно, что именно, но что-то изменилось.
Проспав утром дольше обычного, очевидно из-за предрассветного бдения, я
услышал громкий крик жены, но в ее голосе не было характерных гневных ноток.
Я вышел наружу и увидел мешки с рисом, овощи, моти и даже скороварящуюся
лапшу и порошковый суп. Все эти сокровища достались мне словно по
волшебству - как герою народной сказки, спасшему мышонка. Я разглядывал моти
и вспоминал былые времена, когда мои прихожане только-только начинали
покупать продукты в супермаркете и каждая семья старалась по-своему оформить
стандартно упакованные моти, чтобы я знал, от кого приношение. То же было и
сейчас - все мои бывшие прихожане, словно сговорившись, принесли мне дары, и
я понимал, что это не простое возобновление традиции, а нечто большее,
вызванное внутренней потребностью. Да, о возобновлении традиции не могло
быть и речи: ведь я с позором был изгнан из храма, а люди у нас - ты же их
знаешь! - отнюдь не отличаются добросердечием и совестливостью, чувство
раскаяния им неведомо, следовательно, они не стали бы просто так, из
сострадания к несправедливо обиженному, делать мне подношение. Очевидно,
произошло нечто нарушившее их привычное существование, и они, почувствовали
острую нужду в утешении и утешителе, потянулись ко мне не ради меня самого,
а из чисто эгоистических побуждений. Что же все-таки случилось?
Мне не пришлось долго ломать голову. В тот же день, еще до обеда, меня
посетил новый настоятель храма (совсем еще зеленый священник, только что
окончивший буддийский университет и поставленный прихожанами на мое место),
который ранее полностью меня игнорировал и сейчас, придя ко мне, чуть ли не
до слез страдал из-за принесенного в жертву самолюбия. Он рассказал, что
Дзин, чудовищная толстуха, всю жизнь страдавшая обжорством, умерла. Дошла ли
до тебя эта весть? Если тебя печалит смерть этой женщины, с которой ты
провел свое Детство, мне бы следовало выразить тебе соболезнование, но я -
пусть изгнанный из храма - все же считаю себя независимым священником секты
Дзедо, а основной догмат этой секты гласит, что смерть не является
несчастьем, поэтому я и не буду выражать тебе соболезнования. Итак, молодого
настоятеля, недавнего студента, беспокоило, как он должен реагировать на это
событие и как себя вести во время погребального обряда, с его точки зрения
необычного и странного, но освещенного вековыми традициями нашей долины. Я
приободрил его. Сказав, что он, облачившись в одежды, соответствующие его
сану, должен прийти в дом Дзин, где соберутся жители, и ни ко что не
вмешиваться, а просто молча сидеть среди них, тогда все будет в порядке и он
не уронит своего авторитета. Беседуя с молодым настоятелем, я думал не о
нем, а о себе самом: теперь, поскольку умерла толстуха Дзин, долгое время
бывшая козлом отпущения для всей нашей долины, кто-то должен занять
освободившуюся вакансию, ибо местным жителям такой козел был необходим как
воздух - иначе очень уж трудно жить в условиях постепенно, но неуклонно
приходящего в упадок хозяйства. И если уж говорить прямо, я был взволнован,
даже очень взволнован: по всем данным, на роль козла отпущения намечали
меня. Действительно, с точки зрения людей темных, задавленных нуждой,
озлобленных, больных своего рода психологической чумой, кто должен стать