"Кэндзабуро Оэ. Лесной отшельник ядерного века " - читать интересную книгу автора

хвалилась своим поясом целомудрия, но потом, когда нас изгнали, она
замолчала: очевидно, потеря храма угнетала ее. Постепенно чисто бытовая
сторона взяла верх над всеми прочими вопросами, и наша жизнь ничем бы не
отличалась от жизни прочих семей, если бы не эти ее внезапные ночные
проверки. Однажды жена совершенно вышла из себя: ей показалось, что на ногах
старшей дочери кровь. В следующую секунду выяснилось, что это не кровь, а
всего лишь красные шерстяные нитки, прилипшие к ногам девочки. Но я пережил
жуткие мгновения, с предельной ясностью, с яркостью лубочной картинки
представив бывшего настоятеля, занимающегося по ночам растлением своей
малолетней приемной дочери.
Итак, мы с женой и девочками поселились на месте погибшего царства кур.
Для всех мы умерли, мои бывшие прихожане полностью нас игнорировали.
Очевидно, так бы продолжалось до конца наших дней, если бы не один случай, о
котором я расскажу несколько позже. А пока что мы жили в абсолютном вакууме.
Когда я встречал кого-нибудь на дороге, человек смотрел сквозь меня, будто
перед ним был воздух. Мне пришлось купить подержанный велосипед и обучиться
на нем ездить на тот случай, если кто-нибудь из домашних заболеет и придется
ехать в соседний городок, расположенный в низовьях реки. Я знал, что,
заболей кто-нибудь из нас, даже ни в чем не повинные девочки, местный врач и
не подумает оказать нам помощь. В одном только нам повезло: в деревне был
супермаркет, принадлежавший корейцу, где мы могли приобретать продукты
питания и предметы первой необходимости, иначе мы умерли бы голодной смертью
или были бы вынуждены в конце концов перебраться в другое место. Таким был в
общих чертах первый этап моей новой жизни.
Так прошло около полугода. И вот однажды ночью, в разгар зимы или,
точнее, во второй половине пронзительно-холодной зимней ночи, наметились
едва уловимые признаки перемен. Я проснулся, разбуженный легким шумом,
доносившимся снаружи, и с раздражением стал прислушиваться: ну, конечно, за
стенами нашей лачуги вновь слышались шаги, хотя в последнее время ряды
любопытных значительно поредели и нас почти не беспокоили по ночам. Широко
открыв глаза, я вглядывался в леденящий мрак, вслушивался в шорохи за
стеной, дрожа от страха, что жена, спавшая у меня под боком - якобы для
того, чтобы помешать моим непристойным заигрываниям с девочками, - вот-вот
проснется и разразится бранью. Но она спала - если бы она проснулась и даже
не сразу бы вскочила, а несколько минут лежала бы неподвижно, я бы мгновенно
это почувствовал, - спала, то глубоко и мерно дыша, то по-собачьи вздрагивая
и всхрапывая во сне, - словом, спала с тем же беспокойством, с той же
нервозностью, какие были присущи ей в состоянии бодрствования, и на фоне
этого беспокойства я вдруг явственно услышал шаги за стенами нашей лачуги,
уловив в них нечто новое, какую-то особую осторожность, отнюдь не похожую на
ту назойливость, которой они отличались ранее. Мои губы дрогнули и
растянулись в улыбке, раздвигая окаменевшие от стужи мускулы щек. Конечно,
это не была моя прежняя - небезызвестная и тебе - улыбка, озарявшая некогда
мое лицо радостным и спокойным благополучием, но все же я улыбнулся, и,
улыбаясь, глянул на самого себя как бы изнутри, и дал определение этой моей
улыбке - она была из тех, которые обычно называют "жестокими". Вот тут-то я
и почувствовал "свободу", явно ощутил вкус "свободы", как злостный
преступник, бежавший из заключения до отбытия срока наказания и вдруг
получивший официальное прощение - за истечением срока давности (если только
срок давности учитывается при самовольном освобождении). Это я говорю о