"Кэндзабуро Оэ. Опоздавшая молодежь" - читать интересную книгу автора

педали старого, похожего на долговязую клячу велосипеда, делает круг за
кругом в центре площадки. Движущаяся короткая тень велосипеда горбит
прочерченную им колею, точно выгибает спину неведомый зверь. Нестерпимо
жаркий воздух маревом колышется над спортивной площадкой, усыпанной мелким
гравием. Если долго пристально смотреть, к горлу подступает тошнота. Круг,
по которому движется велосипед, все сужается. В центре стоит женщина в
соломенной шляпе и полотняном платье, городская женщина, толстая и
бесформенная, как бревно, и, изнемогая от жары, присматривает за сыном.
Правда, на него она не смотрит, стоит молча, опустив голову, чем-то
озабоченная. Эту женщину я уже встречал на почте. Я видел ее, когда однажды
зашел купить открытки. Деревенские ребята, переступая с ноги на ногу на
солнцепеке, столпились у почты и в восторге молча пялили на нее глаза. В
полутемном помещении почты белое полотняное платье казалось особенно ярким.
Мать эвакуированного мальчика. Все время, когда говорит с ним, называет себя
"мама", "мама". У меня пропала охота покупать открытки. Захотелось избить и
деревенских ребят, чтобы не таращили на человека глаза, и этого
эвакуированного. А потом женщина повернула к нам скуластое, сплошь поросшее
светлым пухом лицо, и все ребята, в том числе и я, пораженные отступили...
Круг, по которому бесшумно крутится велосипед, все сужается и сужается,
и наконец до плеча сидящего на нем мальчика дотягивается рука матери.
Мальчик слезает с велосипеда. И оба, переговариваясь и толкая велосипед,
уходят в сторону колодца.
Радио из учительской кричит все громче, запах от учительницы все
нестерпимее. "Мало того, что мне приходится выслушивать ее ругань, я должен
еще нюхать ее пот".
- Вчера приходила твоя мать, - говорит учительница.
"Ага, вот почему меня оставили сегодня после уроков. Теперь все ясно".
Я испытываю огромное облегчение, даже проникаюсь чувством дружбы ко всем
людям в мире, исключая американцев и англичан.
- Ты думаешь об отце? - говорит учительница.
- Думаю, - впервые открываю я рот.
Отец говорил: "Все пойдут на войну, все станут солдатами! Ну, иди,
играй, закаляйся!" Но сам отец на войну не пошел. Он умер и тем самым лишил
себя возможности стать солдатом. Умерев, он лежит сейчас в земле, смешавшись
с корнями травы, высохшими трупами червяков и личинок, с холодной галькой,
перемываемой грунтовыми водами. Когда началась война, он уже давно был мертв
и, бессильный, покоился в земле. Письма дяди, приходившие с далекого острова
Лейте, продолжали взывать к отцу как к живому человеку - их складывали у
алтаря. Дядя - боевой офицер - сейчас, под вечер, на острове Сайнян, может
быть, пишет свое очередное письмо отцу, считая его живым. Наша семья, от
горя потеряв жизненные силы и мужество, так и не сообщила дяде о смерти его
брата.
- Твоя мать сказала мне, что ни разу не видела во сне отца. Ты знаешь
об этом?
- Да, - сказал я.
Отец умер, и его распухшее белое тело лежит в земле, как личинка
огромного насекомого. У него просто нет сил послать весточку на землю. Но
все-таки, может быть, это неправда, что мать не видит во сне отца? Мать
однажды разозлившись, теперь ненавидит меня! И, может быть, поэтому не
говорит мне правду, не рассказывает, что видит во сне отца, зная, как это