"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

спокойно отвечаю, что я не понимаю, на что он намекает. Прошу его выразиться
конкретнее, а не ходить вокруг да около.
Ну и как в дешевых детективных романах, вдруг в комнату буквально
врывается второй следователь и начинает на меня орать, стучать кулаком по
столу и буквально вопит мне в ухо, показывая на сейф: "У меня на вашу мать
здесь столько материала, что я подведу ее под расстрел! Вы здесь комедию
перед нами ломаете?! Я обещаю, что и вы сядете рядом с ней! И уверяю вас,
быстро все вспомните. Даже вспомните то, чего не было! И будете умолять меня
вас выслушать! Не такие здесь языки развязывали!". И, уже не владея собой,
орет: "Всех бы вас попересажать! На третий день следствие было бы закончено.
Вы бы даже то, что до вашего рождения было, вспомнили бы! Запомните, Елена
Марковна, камера для вас уже готова. И отделяет вас от нее одна ночь. И вы
сами должны решить, быть ли вам рядом с матерью или рядом с сыном. Идите и
хорошенько подумайте, во всем ли вы нам признались". И дает мне направление
в гостиницу "Спутник", в одноместный номер.
И снова я на свободе до девяти часов утра. Вышла я из здания КГБ, и
ничего меня вокруг не интересует. А здание это в самом центре Москвы, и
рядом огромный универмаг "Детский Мир". Раньше, когда я приезжала в Москву в
командировку или навестить Анечку, я часами болталась по этому Универмагу в
надежде купить что-нибудь "по случаю" для Андрюши. А в этот раз я даже не
взглянула в его сторону. Провожал меня до выхода оперативник, который делал
обыск у бабушки. И опять я дурочкой притворяюсь и спрашиваю его голосом
наивной девочки, как старого знакомого: "Послушайте, - говорю, - вы ведь,
наверное, знаете, что они от меня хотят. Вы хоть намекните мне, а то они
только угрожают, а толком ничего не говорят". Он, как и следовало ожидать,
сделал недоуменное лицо и сказал, что он совсем, ну совершенно не в курсе.
Пришла я в эту гостиницу. В номере телефон. И я звоню папе в Ленинград.
"Папуля, - говорю как можно более спокойным голосом, - они чего-то от меня
хотят, а я ничего не могу понять. Но ты не волнуйся. Ты же понимаешь, что
это просто недоразумение". Папа в трубку как закричит: "Ну, причем тут ты?!
Если они хотят что-то выяснить, пусть меня вызывают! Что они тебя мучают?!"
А я папе отвечаю: "Папуля, ну что ты нервничаешь? Они разберутся, что я им
все уже рассказала. Все уладится. А сейчас я просто не знаю, на какую тему и
думать, так как они толком ничего мне не сказали".
Конечно, в душе я знала, что бы им хотелось услышать. Определенно,
кто-нибудь из маминых знакомых сказал, что у нее были драгоценности. А,
кроме того, я умудрилась не назвать ни одного маминого знакомого и ни слова
не сказать, чем она занималась на работе. Последнее мне было очень легко
сделать, так как мама никогда меня в свою работу не посвящала. Но разве они
могли в это поверить? И вообще, кроме того, что я им лично отдала скрипки,
больше я ни в чем не раскололась. Хотя честно скажу, желание все рассказать
во время допроса возникает у вас помимо воли. Помню, я возвратилась домой
после двенадцатичасового допроса, измученная, опустошенная и говорю папе:
"Знаешь, папуля, я никогда не буду осуждать людей, которые не выдержали на
допросах. Только тот может осудить их, кто прошел через весь этот кошмар до
конца и выстоял. Не на свободе, а в тюрьме. А я чувствую, если меня посадят
- могу не выдержать".
А одно время допросы у меня были день через день. Уже язык заплетался
повторять одно и то же: "Не знаю, не знакома, не в курсе, не знаю, не
встречалась, не помню". В один из допросов Новиков, обычно выдержанный, /или