"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

"Люди, спрячьте меня, спасите меня. Я устала. У меня уже нет сил". Так весь
путь и простояла, тупо глядя в окно.
Но и эта ночь кончилась. Приехала в Москву, в грязном привокзальном
туалете вымыла лицо, нарумянила щеки, подмазала губы, чтобы не заметили они,
что я провела бессонную ночь. И явилась к ним. А следственный отдел, куда
меня вызывали, располагался не в страшном, внушительном, имперского вида
здании на площади Дзержинского с угрожающей надписью "Комитет
Государственной безопасности СССР", а в очаровательных розовых двухэтажных
особнячках неподалеку. И почему-то это еще больше напугало меня, была в этом
какая-то зловещая несовместимость. Как будто вы видите прекрасное лицо, а
опускаете глаза чуть ниже и в ужасе убеждаетесь, что тело, которому это лицо
принадлежит, уродливое, вместо ног копыта и шерстью обросло.
Я тогда об этом подумала и вот с таким ощущением вошла. И села ждать. И
чувствую, что все дрожит у меня внутри. А может, я так же тряслась, как тот
человек в приемной КГБ, о котором я уже упоминала и которого забыть не могу.
И помню, что не от страха у меня эта дрожь была. Страх куда-то далеко ушел.
В подсознание. А такое было напряжение внутреннее "не расколоться" на
допросе, выдержать, не подвести маму, что нервы были, как струны, натянуты.
И вот эти нервы и вибрировали. Правда, надо сказать, что как только вызвали
меня, я мгновенно успокоилась. Абсолютно. Нечто сходное со мной бывало на
экзаменах. Я всегда очень волновалась до того момента, пока в аудиторию не
войду. А потом уж все волнения испарялись. Так было и тут.
Кстати и сам путь в следственную комнату проходил по обычным коридорам.
Полная была противоположность с ленинградским КГБ. Там допросы проходили в
главном здании, огромном и хмуром, в котором окна начинались на уровне
третьего этажа и про которое ходили легенды, что в подвалах этого здания
пытают и уничтожают неугодных людей. И что именно на первых двух этажах
находятся следственные камеры с окнами в закрытый внутренний двор. Так вот,
в Ленинграде, когда вы идете, конечно, в сопровождении следователя, перед
вами вдруг закрывается дверь, раздается сигнал сирены и на дверях возникает
светящаяся надпись: "Стоять. Не входить". Надпись эта мигает, сирена воет, и
вы ощущаете в полной мере свою полную беспомощность. Откроется ли эта дверь
для вас с той стороны, или перед кем-то другим она будет вот так светиться,
а вас в это время будут вести на допрос по унылым лестницам, снизу доверху
обнесенным железной сеткой? Так всегда при закрытых дверях проводят
заключенных, чтобы они, не дай Б-г, с кем-нибудь посторонним не столкнулись.
Я помню свое первое жуткое ощущение, когда я шла по этим лестницам,
обнесенным сеткой, и вдруг эти двери с надписью. И сирена. Страшно.
Так вот, в Москве, в этих двухэтажных особнячках этого не было. Но
двери за вами захлопывались автоматически. Привели меня в небольшую комнату,
где был только письменный стол, два стула по разные стороны стола и сейф.
Как только мы пришли, Новиков дает мне лист бумаги и просит переписать
какой-то отрывок из книги. Говорит, что это нужно для экспертизы почерка на
предмет подтверждения, что именно мной написано письмо в Югославию. Я
говорю, я не отрицаю, что это письмо я написала. А он отвечает: "Для суда,
Елена Марковна, нужны доказательства. Суд у нас законный и на веру ничего не
принимает". Ох, какой издевкой вспоминались мне эти слова на суде. Каким
жестоким фарсом оказался этот "законный советский суд". А тогда, я помню,
наверное, минут тридцать я писала какой-то текст. Потом Новиков меня
допрашивает и вежливо убеждает рассказать все, что я утаиваю. Я столь же