"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

изменилось их отношение к маме и ко всему этому делу после обнаружения
вещей!
Но в тот момент я ни о чем таком не думала, в моем мозгу только
стучало, что ведь и коробочка с драгоценностями тоже была у него. Я ведь
считала его очень надежным другом. Он же любил меня! А по моим понятиям,
если любишь, то не трусишь. Тем более, что ему надо было просто ничего не
делать. И все.
В общем, звоню я ему на работу и прошу повторить номера камер хранения.
И говорю с ним ледяным, официальным тоном, называю по имени-отчеству, что
должно было, как мне казалось, хоть немного его насторожить. А Новиков
слушает в параллельную трубку. И вдруг Анри говорит: "Кстати, когда я звонил
тебе домой, я не все тебе перечислил. Наиболее ценные вещи я отнес в камеру
номер такой-то". Я даже ответить ничего не смогла, просто положила трубку. А
Новиков и говорит: "Ну вот, Елена Марковна, а теперь пишите заявление о
добровольной выдаче". Я написала, он мне выписал пропуск на выход, и я ушла,
как во сне. И не заезжая домой, поехала на работу. А надо сказать, что на
работу я все это время не появлялась. До работы ли было мне. Подхожу к бюро
пропусков, называю свой номер, а мне говорят: "Вам пройти нельзя. Вы
уволены".
Как потом я узнала, меня уволили под предлогом, что я не заявила, что
моя сестра уехала в Израиль. Меня в тот момент это не обеспокоило и не
удивило. Ни формулировка, ни сам факт увольнения. Я даже не задумалась, на
что, собственно, мы будем существовать. На одну зарплату моего мужа далеко
не уедешь.
Но в тот момент я думала только о коробочке и всех выданных вещах.
Вызвала Анри в проходную по местному телефону /он мне, кстати, сказал, что
уже начальника моей лаборатории вызывали на допрос и спрашивали обо мне/ и
плачу, и сквозь слезы говорю ему: "Ну, что же ты сделал?! Ну, зачем мне
звонил?" А он отвечает: "А что? Ведь я же звонил из автомата". Я говорю: "Ты
же инженер-электронщик, ты разве не понимаешь, что если мой телефон
прослушивается, то уже не имеет значения откуда ты звонишь?!" Но не было ни
сил, ни времени, ни желания объяснять ему, что произошло. Я только спросила:
"Коробочка тоже там?" Он ответил: "Нет, она при мне. Я могу тебе ее отдать".
Какое это было облегчение при всей этой ужасной ситуации узнать, что
драгоценности, которые мама поручила мне хранить, не в руках кагебешников. В
общем забрала я эту коробочку и больше не могла его тогда видеть. И сколько
раз я потом думала бессонными ночами, что все могло сложиться по-другому в
маминой судьбе, не выдай он эти вещи. И еще раз я убедилась, что один
поступок /или проступок/ в одно мгновение может изменить всю жизнь.
Драгоценности я отнесла бабушке, и она их спрятала и держала до того
момента, пока я своими уже руками не отнесла их в КГБ. Но об этом позже.
Все это время и даже когда уже приехал папа у нас не было никаких
контактов с мамой и, естественно, никаких сведений о ней. Как известно, в
период следствия по советскому законодательству адвокат к обвиняемому не
допускается. Само следствие - его продолжительность - практически ничем не
ограничено. Я знала случаи, когда следствие продолжалось более трех лет, и
все это время подследственный находился в тюрьме без всякой связи с родными
или адвокатом.
Раз в месяц во время следствия родственникам разрешалось послать в
тюрьму одну пятикилограммовую посылку. Причем в эти пять килограммов входили