"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

изъяли, и угрожают мне тюрьмой за дачу ложных показаний. После этого я снова
подписываю, что я возвратила все имеющиеся у нас скрипки. Затем опять
начинаются угрозы и крик. Я на это время отключиться стараюсь, хоть это
почти не получается у меня. И вдруг следователь спокойно так говорит: "Елена
Марковна, не пытайтесь нас одурачить. Поверьте нам, что у нас есть методы
заставить вас все вспомнить. И благодарите Б-га, что дело ведет КГБ, а не
милиция. Мы крови не жаждем, но вы сами напрашиваетесь, чтобы мы поместили
вас в спокойное и тихое место, где у вас будет время все обдумать". И так же
спокойно спрашивает, где скрипка такого-то мастера.
Тут я им и говорю, что скрипку эту они уже не найдут никогда. И, уже
понимая, что они вели за нами слежку все это время и видели, что я ходила к
Марии Степановне, я говорю им, что скрипка была у Марии Степановны, но она
ее от страха сожгла. А он говорит: "Вот сейчас мы это и проверим".
Оказалось, что Мария Степановна уже сидит в другой комнате, то есть все мои
предположения, что они следили за нами и уже вышли на Марию Степановну, тут
же и подтвердились. Короче, они уходят, вернее, один из них, и приносит мне
записку от Марии Степановны, в которой она возмущенно пишет мне, что я
втягиваю ее в это дело, что она понятия не имеет о какой скрипке идет речь и
что она поражена, зачем я это делаю. Понимаете, я обомлела. Ведь я видела ее
за день до допроса. И она ни слова не сказала мне, что она откажется от
сожжения скрипки или что она просит не называть ее имени. Если бы она
предупредила меня заранее, я бы имела время что-нибудь придумать. А тут
оказывается, что я опять на допросе лгу. А это уже не первый раз, когда они
доказывали, что я им говорю неправду. Как-то на одном из допросов, после
того, что я им в очередной раз сказала, что я не знаю одного маминого
знакомого Б.С., они привели доказательства, что мы с ним встречались. И с
такой гаденькой улыбочкой сказали мне: "Елена Марковна, вы нам очень
напоминаете вашу маму, которая на допросах тоже крутится, как уж на
сковородке. Разница только в том, что под ней сковородка уже накалена, а под
вами только пока нагревается. И зависит от вас, раскалим мы ее или нет".
Так что мне по пустякам не хотелось им лгать. Особенно там, где они
могли это легко проверить. Но делать мне ничего не оставалось, как взять все
на себя. Не доказывать же с пеной у рта, что Мария Степановна просто боится
сказать правду. И тогда я им и говорю: "Насколько я знаю, я после допроса
должна протокол подписать. Но в том виде, в котором он записан до сих пор, я
его не подпишу. Дело в том, что я вам все наврала". Следователь аж со стула
вскочил: "Вы отдаете себе отчет в своих действиях?! Я сию же секунду могу
посадить вас за дачу ложных показаний. Камера уже давно скучает по вас!" А
я, уже зная, что у меня пути назад нет, буквально заорала ему в лицо: "Я
повторяю, что я этот протокол не подпишу. В нем сплошная ложь". "Что же вы
хотите сообщить мне?" - спрашивает он. А я кричу: "Я сожгла скрипку! Я! Я!
Просто, когда вы их начали так упорно искать, я побоялась в этом признаться!
Так и записывайте". "Где же вы ее сожгли?" - спрашивает. "У себя дома, -
говорю. - А где же еще". А он смотрит на меня и произносит, очень четко
выговаривая каждое слово: " Я перепишу этот протокол. Но учтите, если
выяснится, что и в этот раз вы мне морочите голову, будете отдыхать рядом со
своей матерью". А я почти криком кричу, что, мол, много раз я их обманывала,
но вот именно сейчас чистую правду говорю.
И уже сама даже начинаю верить, что это я ее сожгла. Всю картину
сожжения мгновенно даже перед собой нарисовала для своей же собственной