"Елена Кейс. Ты должна это все забыть" - читать интересную книгу автора

это почему-то испугало меня. Слезы градом потекли из моих глаз. Я не
плакала, слезы текли сами. Через минуту меня увели. На одиннадцатый день я
впервые дала ему грудь. На четырнадцатый день нас выписали. Диагноз,
поставленный врачами, гласил: внутриутробная асфиксия, внутричерепная
родовая травма, ателектаз легких. Выписывается под наблюдение
врача-невропатолога.
Я стала мамой, но не испытала ни физической легкости, ни душевной. Сына
назвали Андреем. Первые три месяца все шло нормально, только глазки Андрюши
бесконечно слезились. "Пройдет само", - говорили одни врачи. "Конъюнктивит",
- говорили другие. Наконец был поставлен диагноз: закупорка слезного канала.
"В шесть месяцев начнем усиленный массаж, пока рановато", - таково было
окончательное решение. Тем временем я изучала литературу по воспитанию,
закаливанию и кормлению детей. На стене появился график роста, веса и
количества высасываемого молока. На столе - весы. После каждого кормления я
взвешивала малютку, сравнивала с научно-обоснованной цифрой и чайной ложкой
докармливала, если он выпивал, по моему мнению, недостаточно.
Примерно в три месяца Андрей вдруг отказался от груди. Сначала я не
придала этому значения. Не хочет сосать грудь - я вливала молоко ложкой.
Потом началось нечто ужасное. Только я хотела приложить его к груди, он
закатывался в истерике и орал до изнеможения. При виде ложки или рожка
начиналось то же самое. Накормить его удавалось только в те моменты, когда,
обессилев от крика, он почти терял сознание. Стоило ему на секунду прийти в
себя и почувствовать вкус молока, как все начиналось сначала. Он побледнел,
начал худеть. График веса неумолимо пополз вниз. Мама не могла найти себе
места. Как раньше папа из-за Лариски ушел с работы, так мама из-за Андрея
ушла на пенсию. Она носилась по городу в поисках хорошего врача, готовая
заплатить любые деньги за выздоровление внука. День в нашем доме перемешался
с ночью. Никто не спал, когда я вымеривала шагами комнату с орущим ребенком
на руках. Врачи сменяли один другого. Я уже заученно и устало рассказывала
им симптомы, свои предположения и назначения предыдущих врачей. Каждый
внимательно выслушивал меня, прописывал новые лекарства и уколы, но лучше
Андрюше не становилось. Володя старался изо всех сил хотя бы помочь мне
сохранить силы. Ночью он забирал от меня кричащего сына и уходил в другую
комнату, чтобы я могла хоть ненадолго забыться. Но, как выяснилось, это мне
не помогало. Более того, я напрягала свой слух до звона в ушах, и мне
мерещился его крик, зовущий на помощь, даже в те минуты, когда он,
обессилев, засыпал.
Мы сделали все возможные исследования, включая рентген головы и кистей
рук, анализы крови и суточной мочи. Никаких отклонений найдено не было. Папа
ходил убитый, мама сидела на телефоне и разыскивала очередного врача, Володя
осунулся и молча вздыхал, а я прижимала маленькое, худенькое, кричащее
тельце и поливала его своими слезами.
Наступил момент, когда все врачи в один голос заявили, что ребенка надо
класть в больницу. Мама все организовала, договорилась, заплатила кому надо,
и мы поехали с ней в клинику. В приемном покое Андрюшу поверхностно
осмотрели и забрали от меня. Почувствовав чужие руки, он забился в истерике.
"Мамаша, - строго сказала мне медсестра, - что вы ходите из угла в угол?
Ребенка надо обследовать. Раз вы не кормите его грудью, делать вам здесь
нечего. Зайдите в бокс и попрощайтесь с ним". Я зашла в бокс, мама ждала
меня в вестибюле. Бокс представлял собой комнату, разделенную на маленькие