"Джакомо Казанова. Мемуары " - читать интересную книгу автора

монахини. Но как только они приблизились ко мне, пружинка щелкнула, и моя
добрая святая скрыла все". Еще она поведала мне, что монахиня, обучающая ее
французскому языку, предложила за кольцо пятьдесят цехинов, но не из любви к
святой, над житием которой она частенько посмеивалась, а из любви к моей
подруге, ибо святая очень напоминала ее чертами лица.
Следующие пять или шесть недель в письмах только и было рассказов, что
о Святой Катарине, которая заставляла милую узницу по многу раз дрожать от
испуга. Дело заключалось в том, что одна старая и слабая зрением монахиня
брала кольцо в руки, приближала к глазам и даже ощупывала эмаль пальцами. "Я
так боялась, что она случайно нажмет пружинку и вместо моей святой
предстанет изображение еще более прекрасное, но совершенно лишенное
святости".
...Мало-помалу я вернулся к своим прежним привычкам, но как могла моя
натура смириться с отсутствием удовлетворенной любви! Единственным моим
удовольствием были еженедельные письма, в которых моя возлюбленная призывала
меня к терпеливому ожиданию, вместо того чтобы призывать к немедленному
похищению ее из монастыря. Я знал от Лауры, что она очень похорошела за это
время, и умирал от желания увидеть ее. Случай представился, и упустить его
было невозможно. В монастыре приближался день пострижения; этот обряд всегда
привлекает множество народу. Визиты к монахиням учащаются, и воспитанницы
могут также появляться в приемной. В такой день я ничем не рисковал, так как
легко мог смешаться с толпой. Итак, я отправился туда, ничего не сказав
Лауре и не предупредив мою дорогую женушку. И когда в четырех шагах от себя
я увидел ее, смотревшую на меня с немым обожанием, я чуть было не лишился
чувств. Она подросла, сформировалась и стала еще прекрасней. Я не сводил
глаз с нее, она с меня, и я был последним, кто покинул зал приемной,
казавшейся мне тогда Храмом Блаженства.
Через три дня я получил от нее письмо. Она так ярко изобразила то
наслаждение, которое получила, увидев меня, что я решил радовать ее как
можно чаще. Я написал, что она будет видеть меня на мессе в их церкви во все
праздничные дни. Это мне ничего не стоило, и я ничем не рисковал: узнать
меня не могли, церковь эта посещалась только обитателями Мурано, и хотя,
слушая мессы, я ее не видел, но я знал, что она меня видит, и ее радость
становилась моей радостью.
Всякий раз я брал наемную гондолу и разных гондольеров. Я держался
осторожно: мне было известно намерение ее отца заставить ее забыть меня и,
имей он хоть малейший намек на мою осведомленность о месте ее заточения, он
тут же отправил бы ее Бог знает куда...
Эти мои маневры продолжались уже месяц с лишним, когда я получил
довольно занятное письмо от моей милой. Она сообщала, что я превратился в
загадку для всего монастыря как для воспитанниц, так и для всех монахинь, не
исключая самых старых. Весь клир ожидает меня: всех оповещают, когда я
появляюсь, когда беру святую воду. Замечено, что я никогда не смотрю за
решетку, где находятся во время службы святые затворницы, и вообще не
поднимаю глаз ни на одну женщину в церкви. Старые монахини говорят, что у
меня, наверное, великое горе, в котором меня утешает их Святая Дева, молодые
же считают меня просто меланхоликом или мизантропом. Моя более всех
осведомленная женушка очень потешается, слушая эти рассуждения, и ей забавно
пересказывать их мне. Я написал ей, что раз существует опасность моего
разоблачения, я могу прекратить свои визиты в монастырь. Она ответила, что