"Джакомо Казанова. Мемуары " - читать интересную книгу автора

действительно выглядел умирающим. Я крикнул гондольерам, чтобы они
немедленно высадили меня, надо было найти хирурга и сделать кровопускание
сенатору. Едва гондола успела коснуться набережной, я выскочил из нее и
кинулся в ближайшее кафе, там мне указали адрес хирурга. Чуть ли не разбив
ударами кулака дверь дома, я разбудил его и потащил, не дав ему времени
снять ночной халат, к умирающему. В то время как врач делал свое дело, я
разорвал на компрессы и бинты свою рубашку.
Приказав лодочникам налечь на весла, я через несколько минут доставил
сенатора к его дому на Санта-Марина. С помощью проснувшихся слуг мы вынесли
его из гондолы, перенесли в дом и положили на кровать в спальне. Он был
почти без признаков жизни.
Приняв на себя роль распорядителя, я послал слугу привести как можно
быстрее врача. Явившийся эскулап одобрил принятые мною меры и произвел
второе кровопускание. Считая себя вправе остаться подле больного, я
расположился рядом с его ложем в ожидании, когда ему потребуется моя помощь.
Через час, один за другим, появились два патриция, друзья больного. Оба
они были очень встревожены и, узнав от гондольеров о моей роли в оказании
помощи сенатору, подступили ко мне с расспросами. Я рассказал обо всем
случившемся, они выслушали, и поскольку они даже не поинтересовались узнать,
кто я, я скромно промолчал об этом.
Больной был недвижим, и только дыхание выдавало, что он еще жив. Ему
сделали припарки и послали за священником, который, казалось, был необходим
в этом положении. По моему настоянию все другие посещения были запрещены, и
мы втроем остались в комнате умирающего до утра. Там же нам подали в полдень
обед, довольно вкусный, который мы и съели, не отходя от кровати.
Вечером старший из двух патрициев сказал мне, что, если у меня есть
дела, я могу идти, потому что они останутся на всю ночь в комнате больного.
"И я, господа, - отвечал я твердым голосом, - проведу всю ночь в том же
кресле, потому что если я отойду от больного, он непременно умрет; я знаю,
что пока я рядом с ним, жизнь его в безопасности". Это решительное заявление
заставило их не только с удивлением, но и с уважением посмотреть на меня.
Мы поужинали, и после ужина я узнал от этих господ (хотя я их и не
расспрашивал ни о чем), что их друг сенатор младший брат прокурора Брагадина
и носит ту же фамилию. Наш сенатор был знаменитый человек в Венеции. Он
славился как своим красноречием и большим талантом в государственных делах,
так и галантными приключениями в молодости. Много безумств совершил он ради
женщин, да и они тоже натворили немало ради его красоты, элегантности и
обходительности. Он много играл и много проигрывал и имел в лице своего
брата злейшего врага, который даже обвинял его перед Советом Десяти в
попытке отравления. Дело это слушалось несколько раз и было прекращено ввиду
полной невиновности младшего брата. Однако столь страшное обвинение
подействовало на недавнего жизнелюбца: он стал философом и как философ искал
утешения в дружбе. Два горячо преданных ему друга были сейчас возле него.
Один из них носил славную фамилию Дандоло, другой принадлежал к не менее
известному дому Барбаро. Оба они были честные и добропорядочные люди; им,
как и их другу, было около пятидесяти лет *. Врача, лечившего больного,
звали Терро. Он избрал довольно странный метод лечения: утверждал, что для
спасения пациента должно применить ртутные компрессы на грудь. Быстрое
действие этого лекарства, обрадовавшее двух друзей, меня, напротив,
напутало: за двадцать четыре часа мозг больного пришел в сильное