"Джакомо Казанова. Мемуары " - читать интересную книгу автора

предложить руку обворожительной вдовушке. Она нашла мои резоны совершенно
справедливыми, да к тому же меня порадовал одобрительный взгляд ее старшей
дочери. Но почему адвокат предложил такой вариант размещения? Это было не
похоже на его прежнее отношение ко мне. "Неужели он начинает ревновать?"
спросил я себя. Однако печальные мысли досаждали мне недолго, надежда на
Тестаччо развеяла туман, и я всю дорогу самым отменным образом любезничал с
донной Цецилией.
И прогулка, и оплаченные адвокатом угощения были превосходны, и день
прошел быстро. Я старался выглядеть как можно беззаботнее, все мое внимание
было обращено на донну Цецилию, с донной Лукрецией я лишь обменялся
несколькими словами на ходу, а с адвокатом вообще не разговаривал: мне
казалось, он должен был понять, что он ошибся на мой счет.
При отъезде адвокат отобрал у меня донну Цецилию и повел к своему
экипажу, где уже сидели Анжелика с доном Франческо. Стараясь не выказать
свою радость, я предложил руку донне Лукреции, произнеся при этом самые
общие учтивости. Адвокат же смеялся от всего сердца, как будто вполне
уверясь, что он изрядно подшутил надо мною. Ах, сколько бы нежных слов
произнесли мы, прежде чем кинуться в объятия друг другу, не будь так дороги
мгновенья, выпавшие нам! Но мы знали, что всего полчаса отпущено нам
безжалостным временем, и не тратили слов. В разгар опьянения страстью
Лукреция вдруг воскликнула: "О Боже! Как мы несчастны!" Она оттолкнула меня,
выпрямилась, лошади встали, слуга распахнул дверцу.
- Что случилось? - спросил я. - Мы приехали...
Дома я бросился в постель, но заснуть не мог. Во мне пылал огонь,
погасить который мне помешало слишком короткое расстояние между Тестаччо и
Римом.
...Я проснулся поздно, как раз к тому времени, когда нужно было идти
брать уроки французского. У моего учителя была дочь по имени Барбара. Первое
время она присутствовала на уроках и даже иногда делала очень точные
замечания. Молодой человек, который брал уроки вместе со мной, влюбился в
нее, и она отвечала взаимностью. Он нравился мне прежде всего своей
скромностью: он скрывал свою любовь, на все мои расспросы на эту щекотливую
тему он всегда отмалчивался.
...Однажды выходя после мессы, я заметил его. Подойдя к нему с упреком
в долгом отсутствии, я заметил на глазах его слезы. Я спросил о причине. Он
сказал, что его терзает такое горе, что он окончательно потерял голову. Не
желая быть назойливым, я собрался покинуть его, он меня удержал. Тогда я
сказал, что он может не числить меня в своих друзьях, если немедленно не
откроет мне своего сердца. И вот что он рассказал:
"Вот уже шесть месяцев, как я люблю Барбару, и три месяца назад она
дала мне неопровержимые доказательства своей любви. На прошлой неделе нас,
преданных служанкой, отец Барбары застал в самом деликатном положении. Он
вышел из комнаты, не произнеся ни слова, я и решил кинуться за ним, чтобы
упасть к его ногам. Но как только я явился к нему, он схватил меня и потащил
к дверям, говоря, чтоб я никогда больше не смел появляться в его доме. Я не
могу просить ее руки - у меня есть женатый брат, а мой отец беден. Ни у
меня, ни у моей возлюбленной нет никаких средств. Я все рассказал вам, ради
Бога, скажите мне, в каком она состоянии? Она, я знаю, так же несчастна, как
и я. И я не могу передать ей письмо, ее не выпускают из дому даже в церковь.
Что же мне делать?"