"Джакомо Казанова. Мемуары " - читать интересную книгу автора

Я мог ему только посочувствовать, так как, по чести, я не мог оказаться
замешанным в это дело. Я сказал, что уже дней пять как я не видел его
возлюбленную и ничего не могу сообщить ему о ней. Не имея никаких средств
утешения, я дал ему совет, какой всегда дают пошляки в подобных случаях:
постараться забыть ее.
Мы разговаривали, прохаживаясь по набережной Рипетта, и я, заметив,
какой взгляд вперил он в мутные воды Тибра, испугался за него: отчаянье
могло толкнуть его на роковой поступок. Чтобы его успокоить, мне пришлось
сказать, что я постараюсь разузнать новости о его возлюбленной и ее отце и
сообщить ему. Он, несколько успокоившись после моего обещания, просил меня
не забывать о нем.
Несмотря на огонь, зажженный во мне прогулкой в Тестаччо, я вытерпел
четыре дня, не видя моей дорогой Лукреции. Совесть моя страшилась и кротости
отца Джорджи, но еще более опасался я, что он откажется давать мне советы. И
все же я не выдержал: на пятый день я оказался в доме моей возлюбленной. Я
застал ее одну и очень опечаленной, - Ах, - сказала она, едва меня
завидев, - ужели вы не могли найти минуту, чтоб повидаться со мной?
- Нежный друг мой, сейчас не время сердиться на меня. Я просто берегу
нашу любовь до такой степени, что предпочел бы умереть, нежели обнаружить
ее. Я надумал пригласить вас всех отобедать в Фраскати. Я закажу фаэтон и
надеюсь, что там какой-нибудь счастливый случай поможет нашей любви.
- О да, друг мой, конечно! Так и сделайте, я уверена, вам не откажут.
Через четверть часа все семейство оказалось в сборе, и я обнародовал
свое приглашение: в следующее воскресенье отправиться в Фраскати. Это был
как раз день Святой Урсулы, праздник самой младшей сестры Лукреции. Я
пригласил и донну Цецилию и ее сына, молоденького аббата. Приглашение мое
было принято, и мы условились, что ровно в семь часов у их дверей будет
ждать фаэтон, а я сам прибуду в то же время в двухместной коляске.
Вечером, на собрании у Его Преосвященства, где я теперь бывал
регулярно, хотя никто из особ высшего класса еще ни разу не обращался ко мне
ни с единым словом, кардинал сделал мне знак приблизиться. Он беседовал с
очаровательной маркизой Г., той самой, которая так понравилась мне при моем
первом появлении на вечере кардинала, о чем ее известил несносный Гама.
- Маркиза спрашивает, - сказал кардинал, - каковы ваши успехи во
французском? Она сама знает этот язык, как родной.
Я отвечал, что занимаюсь много и многому научился, но не решаюсь пока
еще на попытку начать разговаривать.
- Надо решиться, - сказала маркиза. - Только без всяких претензий, и вы
будете защищены от критики.
В моем сознании мелькнуло другое значение слова "решиться", о котором
маркиза, вероятно, забыла. Я покраснел, и она, заметив это, поняла мою
оплошность. Разговор увял, и я смог удалиться.
Назавтра в семь часов я был у донны Цецилии. Нанятый мной фаэтон стоял
у дверей, так же как и предназначавшаяся для меня двухместная коляска. На
этот раз я нанял элегантное "визави". Донья Цецилия пришла в восторг от
мягких и покойных рессор*. "Это мой экипаж на обратном пути", - объявила
донна Лукреция, и я отвесил ей глубокий поклон, как бы ловя ее на слове.
Чтобы не возбуждать подозрений, она никак не ответила на мой поклон.
Предвкушение близкого счастья еще более увеличило мою прирожденную
веселость. В Фраскати, распорядившись приготовить обед, мы отправились