"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

одолел-таки тогда глубочайший провал неговорения, случившийся между двумя
моими книгами! Внезапно выплеснул из себя роман, и не просто какой-то!
Создал монументальную, грациозную "Полынью". В ней, в деталях, используя
то, что видел, я разработал теорию "пьяного корабля", начатую Рембо, а
может, и самим Гомером. Переложил на точный язык прозы то, что витало в
воздухе, ничего при этом не снизив и никого не унизив, а создав сюжет,
которого не бывало.
Не ведая еще, что одолею этот роман, свалившийся, как снег на голову, едва
не совершил над собой надругательства в арктическом порту Диксон. Меня
вытащили из петли, чему я рад: зачем над собой издеваться? Герцогиня ушла,
она вернется. Надо жить и ждать, когда она придет.
Чего ж я открыл эти папки, когда уже все кончено? Чтоб выяснить
определенно: что я имел и что я потерял. Может, эти страницы откроют мне
глаза, что я впал в величайшее заблуждение, представив себя не тем, кто я
есть? То есть попусту потратил жизнь на неосуществимое? Или же в них
обнаружится нечто, что скажет обо мне, как о писателе? Тогда мои старания
все же имели смысл, тая в себе заложенный инстинкт природного свойства.
Естественно, я пытался его выявить, а как же иначе? А если не исполнил,
что хотел, - то сколько чего гибнет! Другое дело, и может так случиться, -
а к этому я больше всего стремлюсь! - что я установлю факт исчезновения
необычайной ценности, дарованной мне Богом и украденной людьми. Тогда я
предъявлю иск, вполне допускаемый к рассмотрению Высоким Судом: о
преступлении против Бога. И если не с помощью Суда, то с помощью Бога, я
сумею откупиться от незадачливого, самоунижающегося признанием в
беспомощности и в то же время высоко ставящего себя литератора с
непомерным самомнением.
Подберу валяющееся перо и напишу, к примеру: "Роман о себе".
Почему бы и нет? Или я не стою романа?
Когда-то Василь Быков, еще не старый, задавленный жизнью в Гродно,
прочитав "Осень на Шантарских островах", прислал мне восторженное письмо:
"Я не сомневаюсь, что Вы блестяще поработаете в литературе".
У меня тоже не было никаких сомнений на этот счет.
Воздав себе должное, как писателю, я открою, что ни в чем своим героям не
уступаю.
Покажите мне писателя, который бы возразил, чтоб о нем написали роман!..
Чего ж он, владея пером, не сделает это сам? Выбирает героя, взваливает на
него сюжет... Потому что знает: ничего путного не вышло бы из такого
романа. Любой герой, которым бы он себя подменил, если б они сошлись двое,
в лучшем случае прошел мимо, не подав руки... Это в юности, читая книгу,
отождествляешь ее с самим сочинителем, - из упрямой непоколебимой веры,
что создать прекрасное может не менее достойный человек. С годами же,
оказавшись в писательской среде, приходится сожалеть о своих верованиях.
Иной поэт или прозаик, витая в эмпиреях, отрастит, не заметив, такие
клыки, что, походя, рванет любого - и имени не спросит. Другой равнодушен
к жизни, вял, недогадлив, противен, глух, - невозможно читать книгу, зная,
кто ее написал. А разве он о себе правду знает, скажет? Поди-ка у него
спроси! Уж лучше он сядет, выдумает кого-то и отразит. У меня же давно
остыл интерес ко всяким героям. Встретишь, поговоришь и отойдешь - себя ли
с ним делить? Где найти такого, чтоб я его вытерпел, сидя? Оказывается,
герой есть. Тут же, в своей комнате, не вставая со стула, я его и