"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

Разве кто меня заметил? А если и хватятся к утру, то откуда им знать, в
каком я месте?
Надо было себя занять, и я плыл, и плыл, удовлетворяя тягу застоявшихся
мускулов к воде, обращая внимание на то, что попадалось под руки:
сорванные кокосовые орехи, сломанные ветки пальм - из каких-то не ведомых
мне туземных деревень. Выпрыгивая из воды, перелетали через меня и
шлепались с плеском стайки летучих рыбок. Ничего нет удобней, как плыть на
такой глубине. Надеялся на течение, что оно подхватит меня. Но океан был,
как стоячая лужа; я стал уставать. Ложился на воду и отдыхал, представляя,
что лежу в бассейне. Снова плыл, уже впадая в дрему, в забытье, как сквозь
слой бессознания. Порой нога нащупывала холодную струю, я отдергивал ногу:
искал одеяло. Представлялось, что раскрылся во сне. Хотел завернуться с
головой, уснуть. Меня ожидал сладкий сон, когда войдет ко мне, быть может,
под стук капель дождя, как давно тогда, моя Герцогиня... Желая закопаться
поглубже, я приподнял голову, чтоб набрать воздуха. Вдруг увидел
"Квадрант": пароход в дрейфе, может, в сотне метров от меня...
Что там случилось: поломка в машине? Или решили испытать новый трал?..
Подплыв, ухватился за трап, свисавший почти до воды. Обычный штормовой
трап; вчера, крася на подвеске за бортом, я забыл втянуть его обратно.
Вскарабкался наверх, преодолевая сильнейшую дрожь в уставших ногах.
Бассейн пустой - какая благодать! - и я снова плюхнулся в него. Плаванье
мое закончилось благополучно. Подтянул к глазам руку с часами: сосчитал,
что пробыл в воде три часа... Не могло такого быть! Может, сбита часовая
стрелка? До меня начало доходить, что я ведь не просто искупался. Как,
например, в бухте Кит возле Посьета. В таком море побывать и вернуться, -
все равно, что явиться из космоса...
Отчего же я не радуюсь, что живой? Или это не я, а кто-то иной совершил
ночное плавание?.. Тут я вспомнил: когда перелетал с водой через бассейн,
мой палец попал в дыру, в порванность двухслойного брезента, обтягивавшего
бортик бассейна. Мог вполне задержаться на одном пальце, нечего было
падать за борт. А если я упал, то хотел искупаться, - и нечего голову
ломать! Объяснив так, я почувствовал, как искры пробежали по телу: кровь
запульсировала, скованные мышцы начали оживать. Забилось сердце, и, в тон
с его ударами, отозвалась, затрепетав, обрываясь в истоме, измученная
пленница, душа моя...
Господи, оказывается, она боялась и радовалась, что спаслась! Внезапно
меня объял ужас: как теперь проживу?

2. Мой стол

Мой стол, к которому я приник, передавал мое состояние. Покрытый пылью, с
разбросанными в беспорядке бумагами, в пятнах чернил и брызгах от
ученической ручки, он уже не упрекал и не звал к себе. Неказистый стол, на
ножках, стоял бы в каком-либо учреждении, нагруженный казенным мусором.
Обслуживал лысую крысу в нарукавниках, много ли радости от нее? Но столу
повезло: достался большому писателю и познал священное его ремесло.
Когда-то этот стол казался мне сокровищем. Привез из района
Сельхозпоселка, с окраины Минска, где в молодости снимал комнатку с женой
и маленьким сыном. Мы жили в финском домике у Веры Ивановны, и там я
написал свою лучшую книгу рассказов: "Осень на Шантарских островах".