"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

самоубийство. В рассказе я следую за фактом, но, задумав роман о
Счастливчике, я хотел даровать ему хотя бы необычайный финал, который, как
я полагал, Счастливчик у себя отнял. То есть, чтоб не люди стали его
вершителями, а сам дьявол или Бог.
Примерно то, что я искал для Счастливчика, случилось со знакомым
гарпунером с китобойца "Тамга". Я был очевидцем невероятной гибели, все
произошло у меня на глазах. Мы подстрелили "богодула", большого кашалота.
Выстрелили - гарпун пропал, промахнулись, что ли? Оказалось, там еще был
"карандаш", кашалотик, он зубами линь опутал - малыш еще. Раненая самка, у
нее молоко из грудей выливалось, подошла с кашалотиком, начала бить о
борт, выбила четыре заклепки, соляр потек. Дунули в нее компрессором, она
успокоилась. Не стали распутывать малыша, даже гарпун не вытащили. Только
принайтовили зверей к борту гарпунным линем. Я спускался из рулевой в
столовую. Разгоряченный гарпунер курил, стоя у борта, возле которого
раскачивались китиха с детенышем. Он махнул мне сигаретой: мол, оставит на
пару затяжек. Тут набег зыби, докатившейся откуда-то до нас. Судно
качнуло, обычное дело на Курилах. Устояв на ногах, я увидел, как, отлетев,
покатилась ко мне дымящаяся сигарета. Поднял ее и только тогда заметил
лежавшего гарпунера... Как дико он погиб! Сверхъестественно... При толчке
волны гарпун вырвался из китовой туши, распутал малыша и, сделав от этого,
по-видимому, немыслимый зигзаг, воткнулся прямо в сердце...
Вот это да!
Не было смысла искать какие-то разгадки в самом гарпунере. Человек этот,
гроза китов, мастерски стрелявший из гарпунной пушки, был зауряднейшей
личностью. Раз, посредине разговора со мной (мы обсуждали повадки китов),
он начал сварливо выговаривать дневальной, убиравшей у него в каюте, что
она намерилась выбросить его рубашку. Гарпунер считал, что эту рубашку, от
которой остались одни лохмотья, еще вполне можно носить. У дневальной, его
любовницы, я раздобыл единственную деталь о гарпунере, заслуживавшую
внимания. Оказывается, гарпунер ложился с ней только при выключенном
свете. Дневальная постеснялась вначале и объяснила-таки этот каверзный
факт. Я не усмотрел в нем никакой мистики. Даже удивило, что гарпунер
пробовал скрыть такой очевидный недостаток. Любой женщине не стоило труда
выяснить, что он скрывал. Я убедился, что гибель гарпунера ничего в нем не
объясняла. Небывалый случай совпал с рядовым человеком. Но если этот
случай, перефразировав, приложить к такой замечательной фигуре, как
Счастливчик, то в моих глазах вырастал сюжет для грандиозного романа.
Эх, если б я мог написать!
Творчество сгинуло; море, связанное с ним, тоже начало чахнуть, хиреть.
Перейдя в рыбаки, я теперь стоял не в боте, а в "кармане" большого
морозильного траулера: отцеплял "доски", металлические круглые щиты,
удерживавшие под водой трал в раскрытом положении; обеспечивал его спуск,
чувствуя себя элементом всей этой махины из тросов с катками, из массы
веревок, текущих, уносящихся, летящих за слип, тая в глубине океана, а
потом, под натужный рев дизелей, тянувшихся обратно, показывая всплывавший
громадный мешок, едва умещавшийся на палубе БМРТ. В нем, сдавленные общим
весом, выпирали в ячеях - глазами, плавниками, обливаясь холодной кровью,
сотни тысяч попавшихся, живых, еще недавно свободно плававших рыб...
Однажды мы подняли, порвав трал, громадную акулу, не хищника, а
растенееда. Акула показалась красной: с нее была содрана шкура жесткими