"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

выходить. Еду себе, как будто там мой дом. Вдова, телятница, муж прошлой
весной разбился на мотоцикле. Вот она и пожалела меня, и как само
получилось, что еду к ней в гости. Я видел ее блистающие в темноте глаза и
сунул ей руку за пазуху, как морячке. Меня клонило ко сну, я водил рукой
по жестким волосам подмышек и паха. Грудь круглая и ядреные ляжки, она их
не раздвинула. Сидела, погаснув, как и не смеялась только что. Не
отзывалась на мои ласки. Как ее разбудишь такую, и во что обойдется?
Уснул, проснулся: утро, родной говор. За ночь подсыпал мелкий снег, но
ветер стих; мы ехали через какой-то тихий край, торфяное неустойчивое
пространство. Даже дорога качалась, по которой мы ехали. Все бело, а что
на белом - как грифелем обведено. Все видно, и этот еле заметный изгиб на
снегу - речка там, что ли, запряталась? Кисти мягкого чарота, голые ольхи,
так и чувствуешь, как черная вода под ними струится; и белый дым: горит
торф, - и лес, лес - как темнота на холмах. Откуда-то взлетели гуси, я
смотрел, как они летят, словно дикие, мелькают в просветах ольх и, сделав
круг, пропадают, садясь, как домашние, на не видную из-за снега речку.
Потом засмотрелся на какие-то корчи, их гнало по полю ветром; я был не в
силах их объяснить. Женщина подсказала: не корчи это, а старухи идут с
хуторов за пенсией. Выходят загодя, тратя на дорогу по несколько суток...
Слава Богу, эти почти добрались!.. Вот они стоят, пропуская нас: в
поддевках, в теплых клетчатых платках, повязанных крест-накрест, под ними
еще беленькие платочки. Одна бабка в кедах, с курицей, тоже завязанной,
как она сама, - клюв торчит и хвост. Приводят себя в порядок перед тем,
как ступить на гладкую, обметенную ветром дорогу; сдирают с валенок
сосульки, глядят, как в первый раз, на проходящий междугородний автобус.
Вижу среди бабок ладную еще кабету, она выронила задубелую рукавицу.
Ожидал, что она сейчас наклонится за рукавицей и представит себя, а
кабета, как угадав, что хочу подсмотреть, так прямо на меня оглянулась...
Красивая баба! Махнул рукой: пусть подумает, что знакомый проехал.
Оглянулся, а она все стоит, забыв подобрать рукавицу, приставив к глазам
голую ладонь...
Господи, если б у меня нашелся хоть один человек, чтоб так вот смотрел
вслед, как эта деревенская кабета!..
Мне взгляда ее хватило, я все ему отдал и сжал сердце, чтоб не заметить
Рясны, пока мы едем по ней... Что я мог увидеть? Что в ней такое есть,
чтоб было интересно? Еврейское кладбище, где лежит мой дед Гилька под
камнем с ивритскими письменами? Камня давно нет, всеми камнями замостили
эту дорогу за рекой Проней. Уже возник над краем подъема, начал выходить,
как в белом саване, костел; я помнил его разбитым, со сквозными дырами от
снарядов. Пустой, летучие мыши облепили вдруг белое платье Тины, когда мы
стояли там после пожара в клубе. А теперь в нем играл по воскресеньям
орган, но что для меня изменилось? Базар, дорога еще одна, поперек этой,
повисшая коромыслом, знакомая до боли... Какая она короткая, эта дорога, а
казалась бесконечной, широкой, как Екатерининский шлях! На одном конце
коромысла - школа, спиртзавод с трубой, и дальше станция Темный Лес. На
втором... Где эта улица, где этот дом? Как углядишь на пустом месте? Все
перерезал Лисичий ров... Криница, болото с растопленным льдом, вздувшимся
среди ольх, с воздушными пузырями, которые двигались, когда наступаешь на
лед. Все я женским взглядом пересилил, показалось даже, что это с ней я
провалился в болото возле той суковатой олешины. Сидели на мху, снимали с