"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

я не могу это смотреть!" - и мы вышли в вестибюль. Там прогуливался,
подкарауливая "благодетелей", Президент Динерштейн. Он набросился на меня:
"Ты уходишь? Так это же новый стиль! Глубина искусства, так сказать:" Аня
была в раздевалке, я ему ответил: "Вот и сиди в жопе своего искусства, так
сказать..." Да, была "новизна" в этом спектакле. Ни у Янки Купалы, ни у
Дунина-Марцинкевича, старейшин белорусской драматургии, не упоминалось
никакого Жида. Вылез же откуда-то, очень узнаваемый! В период, когда
Республика Беларусь отделилась от России, гордясь своей независимостью,
режиссер Гидрявичюс взял напрокат, из чужого запасника этот образ. А его
сообщником стал "жид" Динерштейн.
Тяжело читать, что написано о евреях в русской литературе.
Вот Антон Павлович Чехов ухватил цепким взглядом чуждый ему еврейский быт
в одной из сцен своей "Степи". Безжалостный реалист, не жалующий никого,
он как провел скальпелем по бумаге. И если вырезку эту вынуть из "Степи" и
прилепить к забору, то любой зевака, посмотрев, плюнет с отвращением:
"Жиды!" - и, встретив по дороге почтенного еврея, даст ему по морде.
Недаром Исаак Левитан, познав изнанку своего великого друга, отшатнулся от
него. Даже приказал брату уничтожить после своей смерти все чеховские
письма.
Меня самого воротит от местечковых мистификаций Шолом-Алейхема!.. Массы
людей, отчужденных от земли, от языка, варились в собственном котле, в
зловонных испарениях чеснока и селедки. Нигде так густо, как в еврейских
местечках, не разросся сорняк зависти и мелкой мести. Нигде так не
клокотала взаимная вражда, не осуществлялся противоестественный природе
принцип, отливаясь веками в канон: насоли своим близким и возрадуйся
сам!.. И все ж, как ни говори, немало евреев поднялись "из грязи в князи",
а были и такие, что выглядели получше князей: тот же Исаак Левитан! Но я
не могу вспомнить образа еврея, созданного кем-либо из великих русских,
что он имел мало-мальски пристойный вид. Собственно, "еврея" не
существовало в классической русской литературе. Зато мелькала фигура жида.
Отталкивающий, гадкий, как нечистый дух, он даже не имел конкретных черт.
Ну - Жид! Все они на одно лицо.
С каким отчаянием, вскипая слезами, читал я в Рясне "Вечера на хуторе близ
Диканьки" Николая Васильевича Гоголя. Наша учительница, передавая текст,
спотыкалась на слове "жид". Ученики весело негодовали, подсказывали ей.
Дескать, нечего и стесняться, если Гоголь так говорит. Ряснянским
мальчишкам одно слово "жид" объясняло, что евреев надо убивать.
В "Скупом Рыцаре" Пушкин выставляет напоказ образ еврея. Его "проклятый
жид, почтенный Соломон", не желая давать Альберту червонцы "взаем без
заклада", подсказывает тому с помощью Аптекаря, тоже еврея, преступный
способ избавиться от отца, Скупого Рыцаря. В трагедии Пушкина жид Соломон
противопоставлен Скупому Рыцарю. Суть противопоставления, как я понимаю,
что Скупой Рыцарь зачаровывается блеском золота эстетически, как если б
влюбился в молоденькую девушку, и далек от бесстыдных денежных махинаций,
которыми занимается Соломон. Подоплека таких романтических страстей на
почве денег, разделенных Пушкиным в восторге своего детского
антисемитизма, в сущности, одинакова и выглядит однобокой, если
распространять ее на всю еврейскую жизнь. Пушкин - заядлый картежник,
вечный должник, обращавшийся за ссудой к евреям-ростовщикам, должно быть,
натерпелся от них. Великий русский поэт, выходец из эфиопов, склонявшихся