"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

- и, идя с нею, объяснить невнимание: "Я совершенно сдвинут своим
гениальным романом", - и так далее. В Минске я не изменял Наталье, если не
считать тридцатилетней Тани, валютной проститутки и близкой мне души, - и
только успел сказать женщине этой, уже исчезавшей, ее завитку на ушке: "Я
видел вас во сне".

6. Побочная тема

Троллейбус 38 спустился под навесной мост железной дороги. Проспект
Пушкина оканчивался здесь, мы выбрались из теснин насыпной земли на
разъездное кольцо. Там крутилась, как в воронке, масса движущегося всего.
Дальше за кольцом, едва ли не до городского центра, раскрывался простор,
который создавали река Свислочь и связанное с ней Комсомольское озеро. Мне
надо было уже выходить за кольцом, напротив новой заправочной станции.
Однако троллейбус неожиданно свернул вправо и не остановился на повороте,
где тоже можно было сойти, - у угла громадного, похожего на пустырь,
яблоневого сада. Мне мешали глядеть бежавшие по стеклам ручейки таявшего
снега... Взорванный асфальт, ограждение с флажком: ремонт дороги.
Экскаваторщик, прорыв канаву поперек шоссе, перекуривал на холмике
выброшенной почвы. Рядом, почти скрытая в земле, орудовала лопатой
чернорабочая баба, до чего-то докапываясь... Кабель, что ли, искала
электрический?
Сейчас надо сделать немалый крюк, чтоб объехать обесточенный участок.
Обогнуть по периметру сад, выехать на параллельное этому озерное шоссе, и
где-то там, оказавшись далеко за кольцом, я мог сойти возле выставочного
павильона "Минскэкспо"... Надо же так влипнуть! Лучше б остановку
прошел...
Глядя, как замелькали голые, в каплях деревья выродившегося сада, я
подумал, что в этой закорючке с боковыми шоссе давно таится для меня
какой-то подвох. Закорючка передавала, в иносказательной форме, тот зигзаг
в моей голове, что возник сразу после плавания... Ведь из-за этого
бокового шоссе я раскошелился два года назад на проездной талончик! Чего б
его вдруг стал покупать? Мне захотелось законно проехать Б-г знает куда. И
поехал к Немиге, в квартал бывшего еврейского гетто. Там, в двухэтажном
домике, охраняемом ОМОНом и рекрутами из местной "алии", открылся курс по
изучению иврита.
Преподавала Ольга, молодая, смешливая, обаятельная израильтянка с "очень
еврейским" типом лица, что поначалу мешало воспринять своеобразную,
неведомую красоту ее. Из всех представительниц народов бывшего СССР у меня
был "прокол" именно на еврейках. Появляясь перед нами, всегда со вкусом и
разнообразно одетая, она садилась, положив нога на ногу, закуривая длинное
"МОRЕ". Начинала урок, обращаясь, как принято у израильтян, к каждому на
"ты" и по имени, будь ты хоть член Союза писателей СССР Борис Казанов, то
есть я. Писателей больше не было: медики, учителя, домохозяйки, простые
рабочие. Трудно и определить, кто из них кто, поскольку всех уравнивало,
помимо крови, общее понятливое выражение, свойственное евреям. Занимались
глубокие старики и едва ли не дети, и группа постоянно меняла свой состав,
сливалась с такой же или расформировывалась совсем из-за отъезжающих в
Израиль. Там были и неевреи, связанные судьбой с евреями, чувствовавшие
себя среди них так же нестесненно, как я среди славян. На стенах висели