"Борис Казанов. Роман о себе" - читать интересную книгу автора

отлог за мусорными баками. Прелестный холм, даже зимой, я знал там каждую
сосенку. А с этой стороны дома, на которую выходили наши окна, тешила
глаза разросшаяся береза, облюбованная сороками. Стоя под ней, я видел
сорок, ладивших гнездо, а пониже, уже боясь связываться с сороками,
расселись по мирному на сучьях бродячие коты, похожие на толстых птиц. С
годами я полюбил этот унылый двор и даже неказистый дом этот. Только так и
не сумел твердо запомнить, в каком он месте, и просил водителя ехать
медленно: вглядывался. А сейчас я смотрел на дом, как смотрит человек,
собравшийся покинуть его навсегда. В этом доме я купил квартиру на гонорар
от своей московской книги. Здесь подрос и вырос сын, появилась дочь. Я их
тоже создал, без меня бы не существовали. Тут все сохранялось, ничего не
менялось. Приезжая, через день-два чувствовал себя так, как и не уезжал.
Наталья же вообще не могла воспринять мою жизнь отдельно. Для нее это
время просто отлетало, как будто я побывал в ирреальном мире, на
затененной стороне Луны.
Один случай многое ей прояснил.
В тот год я преодолел целую чехарду злоключений, начавшихся еще с порта
Ванино, где мы закончили морской сезон. Уже весь в отъезде, витая мыслями
дома, я втюрился - да что там! Как подорвался на любви к
несовершеннолетней девочке Туе, жившей неподалеку от Ванино, на маяке.
Возник резонанс, и этот дом зашатался на расстоянии и мог упасть. Спас его
другой случай, наслоившийся на любовь. Там же, оказавшись на рыбалке, я
влип посерьезней, чем влипал на море, - когда обернулась лодка на горной
реке Хуту. Я не знал тогда, потеряв Тую и башню маяка, которую вообразил
Домом творчества, что жизнь моя, как лодка, перевернулась в тот же миг. Я
основательно во всем этом разберусь, если дойду до папки с рукописью о
Сихотэ-Алине. Тогда я как застрял внутри чертова колеса. На обратной
дороге, при взлете в Советской Гавани, загорелся самолет; в Москве, в
телефонной будке, я оставил записную книжку со всеми деньгами, что
заработал в плаванье; а под конец всего - был сбит генеральским лимузином
на улице Герцена, прямо напротив ЦДЛ, то есть Центрального Дома
литераторов.
Критик Владимир Лакшин, относившийся недоверчиво ко всяким знамениям,
когда я ему без всяких прикрас перечислил эти факты, изумленный и в
сильном волнении, написал мне: "Мне кажется, что такая густота событий,
которую Вы пережили, для чего-то была нужна, иначе бы она не сопутствовала
Вам".
На этот раз я трудно приходил в себя. Даже Наталья заметила, что мне
нехорошо. А в это время один мой знакомый по ЦДЛ, очевидец того, как я,
отлетев от лимузина, разбив головой в трещины лобовое стекло, упал под
колеса другой несущейся машины, - распустил слух, что дни мои сочтены. По
этой причине ко мне заявился Игорь Жданов, поэт и мой редактор. Не просто
проведать, как друг, а с официальной командировкой "Советского писателя".
Жданов привез для прочтения готовую для набора рукопись, в которой хотел
исправить 2-3 строки. После того, как мы выпили весь "Кагор" в нижнем
магазине, я уступил эти строки Жданову. Но тот, уже передумав исправлять,
оставил все, как было.
Правка закончилась, Игорь бережно уложил рукопись в свой объемистый
портфель. Обычно сдержанный, тактичный, пока не напивался, он вдруг сказал
обречено: "Вот сижу, как дома, а душа томится". Меня задело его