"Борис Казанов. Полынья [H]" - читать интересную книгу автора

пережить, расцветавших на снегу, как фиалки...
По-видимому, эту границу между гибельной красотой лжи и тусклостью правды,
приносящей спасение, не умели проводить в своем сознании и первые
морепроходцы, шедшие в поселок от своих деревянных кораблей, раздавленных
льдом... Отчего погибают в пургу, в метель? От печки, в которой гудит
огонь, от кружки кипятка, которую подносишь ко рту... От невозможности
напиться! Один лишь Амундсен, сухой и безразличный, достиг всего...
Так о чем он?
Наклонившись с койки, Просеков налил чаю из графина особой заварки, но
чай, разбавленный желтой тундровой водой, был плох: в нем букет умирал, не
распускаясь, - умирал прекрасный чай, который доставляли когда-то
английской королеве на чайных клипперах вроде знаменитой "Катти Сарк".
Просеков не был знаком с английской королевой, хотя мог вполне удостоиться
такой чести. С королевой был знаком Милых, нынешний капитан "Агата",
который во время войны ходил по Северному морю с английским конвоем и
что-то там совершил, за что был награжден орденом королевы Виктории -
Рыцарским Крестом, отлитым из бронзы нельсоновских пушек в честь его
победы над французами. И, перекинувшись мыслью от Амундсена и английской
королевы к капитану Милых, которого в общем-то уважал, Просеков с горечью
подумал о том, что может сотворить время с любым человеком, и как даже то,
что когда-то сделал человек, может измениться вместе с ним.
Сейчас Просекова несколько забавляло, что он был капитаном морского
спасателя, что в его подчинении находился "Агат". Он был хозяином моря, и
это логично, потому что в море командует тот, у кого сильней машина.
Конечно, такой машины, как на ледоколе (сорок-шестьдесят тысяч лошадей),
такого лошадиного стада на "Агате" нет. Но ведь ледокол -это, в сущности,
государство, упирающееся в лед. А спасателю для упора вполне хватало своих
силенок, и еще кроме силы в нем заряжена скорость. Это гордость флота,
стальное животное вроде акулы, с линометными пушками, со шлюпками
кругового орошения, на которых можно входить в самое пекло огня, с
пожарными стволами, выпускавшими струю под давлением в сорок атмосфер. Он
вспомнил, как они стояли в Измаиле у самой набережной, и местные власти
попросили полить утром центральную улицу, и молодой матрос, не сумевший
сладить с пожарной пушкой, вначале превратил в крошево тяжеленный портовый
забор, а потом оставил без стекла пол-улицы, - хорошо, что людей не задел!
На таком пароходе нет расстояний: как все открывалось на нем, как
мелькало!..
Перед глазами всплыли обрывистые берега Испании: траверз Бильбао, кладбище
затонувших кораблей, и белый город Касабланка, и Генуя, вся в цветах..
Вспомнил Гонолулу с жуткой сценой расстрела крыс, плывущих с покинутого
дока; картины проливов с косяками разноцветных джонок, бурление ночной
толпы (эта певичка в Хакодате в окружении чинов полиции: худенькая
девочка, которая пела на волне тонущих кораблей!), и Мальта с ее лесенками
и базарами: порт Ла-Валлетта, куда они привели когда-то потерявший
управление греческий паровик... Несколько раз давал SOS: даст, и
замолкнет, и тут же изменит в тумане курс - хитрил, надеясь на бесплатное
сопровождение. А такой был грязный, что даже концов об него не хотелось
пачкать! Ни греки, ни японцы, ни турки никогда не моют своих кораблей, а
разве есть у них такие регистры, как у нас, разве у них есть такие
девиационные полигоны, где курсовой угол выверяют с точностью швейцарских