"Борис Казанов. Полынья [H]" - читать интересную книгу автора

траву. Он знал, что морская птица, раненная смертельно, ищет спасения под
водой, гася ее давлением свою последнюю боль. Только вряд ли какая-либо из
этих птиц была способна на такой глубокий нырок. Да и не верилось, что их
мог подстрелить какой-то охотник или рыбак. Тут была похоронена целая
стая. Возможно, ее всосало ураганом. В этой воде, хоть и неглубокой,
ощущалась такая же мрачная яркость, как и наверху, и птицы в ней виделись
искаженно. Они раскачивались как живые, даже распускали крылья, когда
волна поднимала их. Казалось, они собираются сесть на отмель, но не могут
решиться. Но если в этой особенности света, окрашивавшего в живые краски
даже саму смерть, и таилась какая-то тайна лжи, то во всем том, что
двигалось здесь: в безмозглой сайке, в серых окунях, притворявшихся
камнями, в бесцветных рыбьих косяках, селившихся в бочках, в ящиках, среди
бревен, почернелых, как уголь, - во всем этом, на самом деле живом, не
было жизни, а только ее призрачное трепетание, убивавшее подводный свет. И
было настоящей радостью увидеть поросячье рыло белухи, северного кашалота,
которая, оплыв вокруг водолаза и словно недоумевая, кто он такой,
удалилась, изгибаясь в воде.
Суденко остался один.
Когда он еще разглядывал птиц, Ковшеваров спросил, отчего oн остановился:
они следили за ним по пузырям. Он ответил, что остановился отдохнуть, и,
сказав это, почувствовал, что устал. Кабель-сигнал с кабелем от лампы,
растянувшись над отмелью, сильно оттягивали плечи. Приходилось то и дело
всплывать, чтоб ослабить тяжесть. Когда матросы начинали подбирать
слабину, то вообще останавливали его. Внутри костюма было душно, и он
попросил у Ковшеварова побольше воздуха, чтоб освежить потное лицо.
Отмель сузилась, упершись в стенку подводного пика.
Приостановившись, он сильно стравил воздух, чтоб обрести тяжесть для
толчка. Но толчка все равно не получилось. Он просто соскользнул в каньон.
Попытался плыть, изгибаясь спиной, резко двигая руками, и хотя возникало
ощущение, что плывет, на самом деле все было не так. Конечно, он
продвигался вперед, когда делал замах рукой, но когда возвращал ее для
следующего гребка, тем самым отталкивался от воды в противоположную
сторону. А сантиметры, которые он выигрывал, у него отнимали шланги. Поняв
бессмысленность своих попыток, он просто стал погружаться, настраиваясь на
голос моря, пробуя в его беспорядочных всплесках, прокатывавшихся и
затухавших, уловить длинное и ровное дыхание подводной струи. Водолаз не
слышит глубины, он в своем костюме от всех звуков отстранен. Но что такое
голос моря, если не колебания его волн? И в плотной темноте, окружавшей
его, зажатый между стеной каньона и течением, он пытался услышать
какую-либо, хоть слабую, струйку, на которую можно было бы лечь.
Спускаться глубоко опасно, так как течение, раскачивая боковой пласт,
могло бы его ударить о скалу. Один раз его так откинуло к ней, что он чуть
не выронил лампу. Однако не останавливался, уходил все глубже, и ему
повезло: нашел-таки ручеек, протекавший между слоями. Увидеть его помогла
лампа, разлившись полосками света на разделенных струйках, которые были
так тонки, что порой прорывались. Планируя на струйках, он не проплыл, а
буквально пролез над морем; ухватился еще за один ручеек, поживей, и
шланги за спиной опали.
Всплыв, чтоб определиться, он выяснил, что находится как раз посредине
проливчика, и, уже не опасаясь ничего, с облегчением погрузился, пройдя со