"Эммануил Генрихович Казакевич. Синяя тетрадь (повесть)" - читать интересную книгу автора

оказались настолько недостойными размаха и значения русской революции, что
Ленин, право же, удивлялся своему прежнему серьезному к ним отношению.
Впрочем, они были скроены по образу и подобию российского обывателя,
выражали его колеблющуюся природу, говорили на его половинчатом языке. Их
посулы и фразы туманили обывателю голову. Свести на нет их влияние -
насущная задача дня. Без этого нельзя было дать бой главным противникам,
представителям крупной буржуазии, откровенной и полуоткровенной
контрреволюции - Милюкову и Маклакову, Рябушинскому и Терещенко. Эти
знали, чего хотели. Это были деловые люди, люди крупного торгового
расчета, привыкшие подходить к вопросам политики строго деловым образом, с
недоверием к словам, с умением брать быка за рога. Сражение шло именно с
ними, после июля именно они осуществляли власть в государстве, и суд, на
который Ленина призывал явиться этот Алексей, был их судом.
Следовало во что бы то ни стало показать рабочим вредность иллюзий о
нынешних соглашательских Советах и о правосудии Керенских и Переверзевых.
В маленькой прохладной баньке Ленин задумал тогда две статьи,
названные впоследствии "К лозунгам" и "О конституционных иллюзиях".


6

Первую из этих статей он уже кончал, сидя у шалаша среди зарослей,
когда раздался условленный свист и на лужке появился старший сын
Емельянова - семнадцатилетний Саша. Ленин рванулся ему навстречу и взял у
него из рук увесистую пачку газет. Не произнеся ни слова, он сел на траву
возле потухшего костра рядом с Зиновьевым и Емельяновым и начал
перелистывать газеты, время от времени похмыкивая в разнообразных
интонациях либо многозначительно и быстро произнося: "Так, так", "ага",
"так, так". Казалось, он ведет с кем-то молчаливый яростный спор, в его
глазах появлялись то презрение, то уныние, то страсть, то удовольствие, то
азарт.
- Разговор пошел о восстановлении смертной казни, - сказал он,
наконец подняв голову. - Вот телеграмма Корнилова, смахивающая на
ультиматум: "Армия обезумевших, темных людей, не ограждаемых властью от
систематического развращения и разложения, потерявших чувство
человеческого достоинства, бежит. Или это бегство будет прекращено и этот
стыд снят революционным правительством, или если оно это сделать не может,
то неизбежным ходом истории будут выдвинуты другие люди, которые, сняв
бесчестье, вместе с тем уничтожат завоевания революции и потому не смогут
дать счастья стране..." Вы слышите, Григорий, эти глухие угрозы? Очень
интересно! Очень показательно! Дальше хлеще: "Я, генерал Корнилов, вся
жизнь которого с первого дня сознательного существования доныне проходит в
беззаветном служении родине, заявляю, что отечество гибнет... Необходимо
немедленно, в качестве временной меры..." Временной? Боится все-таки
сказать всю правду, виляет "беззаветно служащий" родине - "...вызываемой
исключительно безвыходностью создавшегося положения, введение смертной
казни и введение полевых судов на театре военных действий". Вот это
разговор серьезный. Без виляний. Почти без виляний. И тут же - глядите! -
уже указ правительства о восстановлении смертной казни за подписями
Керенского, Ефремова и Якубовича. Ультиматум принят. С небольшим