"Эммануил Генрихович Казакевич. Дом на площади ("Весна на Одере" #2) " - читать интересную книгу автора

кроме Веретенникова, тоже сели, а некоторые даже легли на траву. Один
только Веретенников стоял. Ему хотелось обнять всех людей подряд и болтать
без умолку и в то же время хотелось уползти в лесную глушь и долго,
несколько дней подряд, сидеть там в одиночестве.


I

Все остановилось. Вначале это ощущалось всеми так, словно
остановилось само время, - настолько люди привыкли к движению, к перемене
мест, к стремлению вперед, на новые пространства. Время представлялось
столь слитым с пространством, что казалось - минута, час, день, неделя
суть не более как особая мера для километров. Между тем текли часы, шли
дни и недели, а место не менялось. К этому новому состоянию привыкали
медленно, и только постепенно из глаз выветривался угар непрерывного
движения и в сердце остывала страсть перенапряженной жизни.
Капитан Чохов проснулся однажды летом в очень мягкой постели. Ему
снилась атака на некий безыменный, покрытый снегом холм. Во сне он кричал
до хрипоты "вперед, в атаку", а рядом рвались снаряды, снег, шипя, таял по
краям воронок и кто-то стонал. Все во сне было настолько натуральным, лица
людей так бледны и сосредоточенны, сердце настолько сжато, - одним словом,
все душевное состояние и приметы времени и места так походили на истинные,
что Чохов, проснувшись в теплой и мягкой постели, не понял, где находится.
Вдобавок раздался чистый и медленный бой больших часов, и Чохов решил, что
он убит.
Но даже вспомнив, что он в немецком городе Виттенберге, на Эльбе, и
война уже почти два месяца как окончилась, Чохов заметил, что его не
оставляет смутное чувство тревоги. Постепенно до него дошла и причина этой
тревоги: сегодня ему предстояло сдать роту. Более того, расфомировывалась
вся дивизия и, кажется, весь корпус, в состав которого дивизия входила.
Пожилые солдаты уезжали домой, молодых надо было передать другим частям, а
офицеры направлялись на специальные комиссии, решавшие, что делать с тем
или иным: отпустить из армии или оставить в кадрах.
Чохов положительно не знал, что он будет делать, если его
демобилизуют. Будущее вне армии казалось ему невозможным и тяжким, как
наказание. Излишне независимый и даже несколько своевольный в привычных
условиях армейской жизни, он, по правде говоря, страшился житейской
самостоятельности. Принимать решения за себя, - то есть самому выбирать
место, куда ехать, дело, которым заняться, создавать свой угол на земле, -
все это пугало его. Он теперь думал об армейских строгостях и суровых
уставных правилах, нередко стеснявших его раньше, с неясностью
необыкновенной. "Выполнить приказ" - как привычно было это словосочетание,
как убедителен был его смысл, избавлявший от необходимости строить
собственные жизненные планы.
Оторванный годами войны от гражданской жизни и, собственно говоря,
даже не вкусивший ее за молодостью лет, Чохов с легким презрением - но и
не без трепета - думал о заботах насчет одежды, жилья, службы, уборки и
стирки.
Чему научился он, Чохов, за время войны? Что он умеет? Что знает? Он
умеет командовать людьми, добиваться от них выполнения своих приказаний.