"Эммануил Генрихович Казакевич. Дом на площади ("Весна на Одере" #2) " - читать интересную книгу автора

тонконогий, с маленькими усиками на румяном лице. С ним вместе был бледный
старый маленький немец - он оказался переводчиком. Говорил он по-русски
хорошо, но старомодно, языком начала века, - видимо, бывал в России до
революции.
- Милости прошу, - сказал он. - Милости прошу, сударь, милостивый
государь, очень рад вас видеть, весьма приятно.
Эти выражения могли бы при других обстоятельствах рассмешить
Лубенцова. Однако теперь он не был расположен к веселью, ему многое не
понравилось, в том числе и то, что в английской комендатуре переводчиком
служит немец. Сразу после войны это казалось в высшей степени неуместным,
даже обидным.
Майор Фрезер - так звали англичанина - повел Лубенцова в свой
кабинет, где на стене висел план города Лаутербурга. Он сообщил советскому
коменданту, какие здесь имеются важные объекты, где выставлены посты, и
пожелал сдать эти объекты с рук на руки. Называл он Лубенцова "май дир
сабко'онэл" (мой милый подполковник) - с некоторой фамильярностью, но
дружественно.
- Ладно, мой дорогой майор, согласен, - ответил ему в тон Лубенцов.
Тут с улицы донесся гул и грохот. Оба коменданта подошли к окну. По
улице двигалась длинная, растянувшаяся, быть может, на несколько
километров колонна советской артиллерии. Лубенцов как-то по-детски
обрадовался, увидев своих после перерыва, который казался ему очень
долгим. Он некоторое время с внезапным интересом следил за пушками,
виденными им миллион раз.
- Ну, поехали, - сказал он наконец, повернувшись снова к майору
Фрезеру.
Майор кивнул и надел берет. Они вышли втроем из кабинета. В соседней
комнате Лубенцов увидел двух англичан, которые стояли у открытого окна и,
глядя на проходившую советскую артиллерию, что-то быстро записывали в
блокноты. При этом каждый из них зажал в уголке рта мокрый огрызок сигары,
дымившей, как паровоз. Один был маленький, в голубом суконном жакете, с
голубой пилоткой на голове; другой - длинный, в костюме цвета хаки и в
коричневом берете. Английский комендант, увидев их и бросив быстрый взгляд
на Лубенцова, выкрикнул что-то сдавленным голосом; голубой и коричневый
оглянулись и, не отдав чести, стремительно юркнули в боковую дверь.
Лубенцов остановился как вкопанный. Он посмотрел на англичанина
взглядом, полным упрека и обиды. Он готов был высказать все, что думал, но
промолчал. Почему он промолчал? Прежде всего он вспомнил про
переводчика-немца; он не хотел доставлять немцу удовольствия
присутствовать при ссоре русского с англичанином. Кроме того, он не был
уверен в том, что, заметив такое недружественное поведение союзников, он
имеет право показать, что заметил это: может быть, было выгоднее в этом
случае промолчать. И, наконец, невысказанная, затаенная обида дает
человеку некую дополнительную внутреннюю силу, которая может при случае
пригодиться. Впрочем, последняя мысль, если она и приходила в голову
Лубенцову, то подсознательно, скорее в виде чувства, чем мысли.
Что касается англичанина, то он заметно расстроился. Его круглое
добродушное лицо стало замкнутым и грустным. Может быть, если бы он считал
себя вправе быть откровенным, он сказал бы, что ему, как порядочному
человеку, претят тайные козни против союзников, что он не разделяет мнения