"Эммануил Генрихович Казакевич. Дом на площади ("Весна на Одере" #2) " - читать интересную книгу автора

и слов этих было, собственно говоря, три - три "де" - демократизация,
денацификация, демилитаризация. Впрочем, до своего назначения Лубенцов и
сам, вероятно, мог бы довольно складно объяснить всем желающим слушать
такого рода объяснения, что нужно делать в Германии. Он тоже произносил бы
эти три слова, присовокупив, пожалуй, еще одно "де" - демонтаж. Он тоже
сказал бы то, что позавчера им сказал генерал, - может быть, не так
красноречиво и самоуверенно.
Однако уже вчера, побывав в городе Галле, а затем - в окружной
комендатуре, в городе Альтштадте, и подробно поговорив с двумя офицерами
Администрации, он стал догадываться, что дело гораздо сложнее, чем ему
казалось раньше.
Эти два офицера, подполковники Леонов и Горбенко, люди умные и, как у
нас выражаются, хорошо информированные, охотно ввели Лубенцова в обширный
круг вопросов, которые ему придется так или иначе решать.
Перед работниками Советской Военной Администрации простиралась
большая страна, побежденная в жестокой войне, разочарованная в прошлом и
не верящая в будущее. В этой стране были нарушены торговля и кредит,
города превращены в руины, транспорт и связь низведены до уровня начала
века. В этой стране была исковеркана мораль; драгоценный опыт
революционного движения был предан забвению, поруган и осмеян; этические
нормы человеческого поведения были чудовищно извращены. Все это следовало
восстановить либо в корне переделать, все это надо было спасти. А
главное - понять во всей сложности.
По правде говоря, Лубенцова пробирала дрожь от подобных мыслей, и он
старался не углубляться в них, употребляя для этой цели древний
человеческий способ, а именно - часто произносил вполголоса слова: "Ладно,
там видно будет".
Лубенцов ночевал в Альтштадте у своих новых друзей. Леонов и Горбенко
прибыли сюда несколькими днями раньше и поселились в одном из особняков
тихого, утонувшего в зелени квартала. Дом принадлежал архитектору Ауэру -
маленькому человеку с гривой седых волос на большой, не по росту, голове.
Обрадовавшись тому, что Лубенцов понимает немецкий язык, и заметив во
время разговора, что молодой русский подполковник любознателен, архитектор
стал показывать ему альбомы по немецкому зодчеству и объяснять смысл и ход
развития готического стиля. Затем между прочим выяснилось, что доктор Ауэр
не только архитектор, но и довольно крупный капиталист, владелец большой
фирмы по производству строительных материалов.
Лубенцов листал альбомы, и ему было странно сознавать, что он сидит
рядом со своим заклятым классовым врагом, "буржуем". Этот "буржуй" умен и
дружественно расположен к русским, о чем сообщил Лубенцову спокойно и без
всякого заискивания. Он не был ни капельки похож на карикатурного толстого
господина с крючковатым носом и загребущими пальцами в кольцах. На крепкой
короткопалой руке господина Ауэра было одно-единственное, и то
обручальное, кольцо. И говорил он не о прибавочной стоимости и не об
угнетении пролетариата, а о стрельчатых сводах и цветных витражах, причем
говорил с непритворным вдохновением, так что казалось, что одно лишь
прекрасное искусство "высокой готики" занимает его на этом свете.
Позже он, правда, заговорил и о политике, но при этом придал своему
лицу рассеянно-усталое выражение.
- Умные немцы, - сказал Ауэр, - а такие все-таки есть, - добавил он,