"Эммануил Генрихович Казакевич. Дом на площади ("Весна на Одере" #2) " - читать интересную книгу авторадвигавшихся вокруг него или лежавших вповалку разведчиков.
Разведчики обратили на это внимание одного из своих офицеров, и тот, застегнувшись на все пуговицы, пошел к машине, чтобы осведомиться о причине такого любопытства. Подойдя к этим людям, он прежде всего, по известной армейской привычке, бросил быстрый взгляд на погоны, а уже потом на лица. Один из троих оказался подполковником, второй - старшиной, а третий - по-видимому, шофер - просто рядовым. Подполковник всмотрелся в лицо подошедшего капитана и сказал: - Так я и знал, что встречу знакомых! Белоусов, кажется? - Товарищ Лубенцов! - обрадовался и капитан, узнав известного в армии разведчика. Все офицеры разведки, как правило, знали друг друга. Белоусов слышал, что дивизия Лубенцова расформирована, и спросил: - Куда же вас назначают? - Уже назначили, - сказал Лубенцов, помрачнев на мгновение. - Комендантом назначили. - Он окинул взглядом разведчиков в зеленых маскхалатах и грустно проговорил: - Прощай, разведка! - Он отказался от приглашения подсесть к костру и, шутливо толкая Белоусова туда, где весело горел огонь и кипели котелки с чаем, сказал: - Идите, идите... Я на вас только немного посмотрю и поеду. Несколько смущенный этим странным желанием, Белоусов нерешительно простился и вернулся к своей роте. Что касается Лубенцова, то он действительно постоял еще минут пять, глядя пристально и печально на костер и людей вокруг костра, и наконец, махнув рукой, уселся в машину. Машина тронулась и тут же свернула на другую дорогу - тихую, пустынную, на которой совсем не было войск. Мимо пробегали немецкие огромный летний день, переполненный множеством впечатлений и событий. Этот поворот с дороги, заполненной советскими войсками, на пустынную дорогу показался Лубенцову чем-то символическим. Он оглянулся на сидевшего сзади старшину Воронина. Он ожидал увидеть и на лице старшины выражение мечтательного прощания с прошлым. Но Воронин и не думал жалеть о прошлом. С фатализмом, свойственным солдату, он воспринял перемену в своей жизни и даже был доволен тем, что ему предстоят новые впечатления и что будущая жизнь будет непохожа на все, что было прежде. Поэтому зрелище зеленых маскхалатов у костра вовсе не задело его воображения, и он, заметив устремленный на него взгляд гвардии майора - то бишь подполковника (он никак не мог привыкнуть к новому званию Лубенцова), - сказал: - Время-то раннее, а они уже спят... "Они" значило - немцы. Действительно, проносящиеся мимо деревни были безлюдны, даже собаки не лаяли. Отвлеченный словами Воронина от своих прежних мыслей, Лубенцов тоже удивился молчанию, царившему в немецких селах. Немцы, видимо, замерли в ожидании неких серьезных и, быть может, горестных перемен, которые, возможно, наступят в связи с уходом из этих мест англосаксов и приходом русских войск и советских порядков. Лубенцов напряженно вглядывался в темные очертания когтистых крыш, под которыми притаилась чужая, непонятная жизнь, в эту жизнь ему, Лубенцову, предстояло теперь ввязаться. Как и что он будет делать, он не знал. Все, что было сказано в Карлсхорсте на инструктивном совещании, ограничивалось общими словами. Да |
|
|