"Эммануил Генрихович Казакевич. Дом на площади ("Весна на Одере" #2) " - читать интересную книгу автора

Здесь в одном из тихих переулков Воробейцев опять заставил свою машину
перебраться на тротуар и, чуть не задавив старика немца, остановился возле
окаймленного чугунной оградой палисадничка. За цветами и кустами сирени,
заслонившими ограду, виднелась островерхая крыша небольшого дома с красным
флюгером на коньке.
Воробейцев покосился на Чохова, но лицо капитана по-прежнему
оставалось непроницаемо спокойным. В доме было тихо, и обставлен он был
красиво, даже роскошно. Видимо, тут раньше жили очень богатые люди. Но
если Воробейцев думал поразить Чохова своим жильем, то он не добился цели.
Чохов поднялся вместе с ним на второй этаж по широкой, устланной дорожками
лестнице, не глядя по сторонам и не обращая никакого внимания ни на мебель
красного дерева с позолотой по краям, ни на оленьи и лосиные рога,
развешанные по стенам, ни на пол, сложенный из необычайно красивого
замысловатого паркета, ни на стеклянный потолок верхнего вестибюля.
Они прошли одну комнату, другую и очутились в огромной светлой
комнате с распахнутой дверью на балкон. В комнате стоял большой стол, уже
накрытый к обеду. Две немки-служанки при виде Воробейцева присели, что-то
прощебетали и исчезли.
- Живем - хлеб жуем, - сказал Воробейцев, сопровождая свои слова
широким жестом правой руки, охватившим и стол, и картины на стенах, и
белый рояль, и шикарный торшер у изголовья широченной тахты, и все прочее
в этой комнате.
Но Чохов уже был на балконе. Он скрутил цигарку махорки, закурил и
сказал:
- Выпрут тебя отсюда.
Воробейцев сощурил глаза.
- Кто выпрет? Немцы, что ли?
- Наши выпрут, - сказал Чохов.
Лицо Воробейцева неожиданно побелело. Он засмеялся неестественным
смехом, потом перестал смеяться и проговорил сквозь зубы:
- Выпереть - это наши умеют. А в чем дело? Четыре года воевали,
пожили под елками. Теперь пора приличнее пожить. Как подобает офицерскому
корпусу. Чтоб не стыдно было перед союзниками и перед всем миром.
Посмотрел бы ты, как американцы живут. Будь спокоен. У нас про демократию
толкуют - а в самом деле? Что генералу можно, то лейтенанту нельзя. А у
них все равно кто и как, - что взял, то твое...
Чохов несколько удивился горячности Воробейцева. Воробейцев тоже как
бы опомнился и, желая загладить впечатление от своих слов, сказал:
- Птенец ты, Чохов. Определенно! Ладно, пока живем - будем жить на
полную катушку!
Вскоре в комнату вошел майор Хлябин из отдела кадров. Войдя, он кинул
на белый рояль свой серый, мышиного цвета, плащ и впился глазами в Чохова.
- Свой парень, сослуживец, - поспешил успокоить его Воробейцев. Сели
за стол. Чохов впервые в жизни хлебнул сладкого, но чрезвычайно крепкого
ликера и захмелел с непривычки. Он чувствовал себя в обществе Воробейцева
и Хлябина нехорошо, ему не нравились их перемигивания, перешептывания,
намеки на происшествия, о которых Чохов ничего не знал, а также частые
упоминания в игривом тоне немецких женских имен. Хлябин, который у себя в
отделе кадров был немногоречив, сух и строг, здесь беспрерывно ругался,
сквернословил. Воробейцева он называл "доставала", но не скрывал своего