"Ясунари Кавабата. Мэйдзин" - читать интересную книгу автора

с вопросом, что нужно для победы в Го? Говорят, он им ответил так:
"Выключайте сознание, пока противник думает".
Онода шестой дан, арбитр в прощальной партии Мэйдзина Хонинбо,
несколько лет спустя, незадолго до своей смерти, вдруг разгромил всех
противников на большом квалификационном турнире Отэай, устраиваемом
Ассоциацией Го. Его игра была блестящей, а я бы даже сказал - пугающе
великолепной. И за доской он держался не так, как обычно: при ходе
противника тихо сидел с закрытыми глазами. Потом он объяснял, что в это
время старался побороть в себе жажду победы. После турнира он почти сразу
лег в больницу, где вскоре скончался от рака желудка, о котором и сам не
подозревал. Точно так же Кубомацу Шестой дан, у которого одно время учился
Отакэ. Незадолго до смерти он показал выдающиеся результаты в турнире Отэай.
Мэйдзин и Отакэ были несхожи между собой во всем: по-разному они вели
себя в напряженные моменты, разными были у них и неподвижность, и жесты, и
нервные реакции, непохожими были и выражения лиц. Когда Мэйдзин погружался в
игру, он не только не отлучался в туалет, но и вообще, казалось, забывал обо
всем. Как идет партия, обычно можно понять по лицам и поведению игроков, но,
глядя на Мэйдзина нельзя било понять ничего. Впрочем, игра Седьмого дана
тоже не носила отпечатка его нервозности, наоборот, была исполнена силы -
таков был его игровой стиль.
Отакэ по характеру был тугодум и ему вечно не хватало времени, но когда
он попадал в цейтнот, и секундант начинал вести отсчет времени (дается
минута на ход), то Отакэ за считанные минуты успевал сделать и сто, и сто
шестьдесят ходов. Его необычайное самообладание в такие минуты действовало
на противника устрашающе.
Непоседливость Седьмого дана, наверное, настраивала его на сражение и,
должно быть, играла ту же роль, что и глубокое дыхание Мэйдзина. Однако
когда я глядел на узкие покатые плечи Мэйдзина, у меня щемило сердце. И
вовсе не в жалости здесь дело. Я чувствовал себя так, словно украдкой
подсмотрел запретную для посторонних тайну - приход вдохновения, в чем не
отдавал себе отчета, видимо, и сам Мэйдзин.
Правда, когда я потом вспомнил об этом, то мои ощущения показались мне
надуманными. Может быть, у Мэйдзина уже тогда начались боли в груди. Чем
дальше продвигалась партия, тем стремительнее развивалась его сердечная
болезнь. Может быть, как раз тогда и проявились ее первые признаки. Я не
знал, что у Мэйдзина больное сердце, и поэтому мое преклонение перед ним,
пусть неосознанно, но могло представить в воображении все именно так.
Впрочем, возможно, в то время и сам Мэйдзин ничего не знал о своей
болезни. Может быть, он не замечал и того, как он дышит. Но как бы там ни
было, по его виду нельзя было догадаться ни о болезни, ни о возможных
приступах, и ни разу он не прижал руку к груди, как это часто делают
сердечники.
Над пятым ходом черных Отакэ думал двадцать минут, а Мэйдзин на шестой
ход затратил сорок одну минуту. В этой партии он впервые надолго задумался.
Сегодня в четыре часа пополудни нужно было записать ход. Седьмой дан свой
одиннадцатый ход сделал без двух минут четыре, и теперь, если Мэйдзин за
оставшиеся две минуты не сделает ход, то партия будет отложена при его ходе.
Двенадцатый ход белых Мэйдзин записал в четыре двадцать две.
Утреннее небо стало понемногу темнеть. Это потемнение оказалось
предвестником сильного ливня, который позже вызвал наводнения на огромной