"Ясунари Кавабата. Мэйдзин" - читать интересную книгу автора

8

Волосок Мэйдзина, о котором я написал в репортаже, был седым и рос в
левой брови. Однако на снимке покойного все волоски правой брови получились
длинными. Не могли же они вдруг вырасти после смерти. И потом, брови у
Мэйдзина были не такими уж длинными. На снимке волоски были явно длиннее,
чем в натуре, но ведь фотография не может врать.
Вряд ли дело было в обработке пленки. Я фотографировал аппаратом
"Контакс" с объективом "Зонар 1.5", и пусть я плохо разбираюсь в технике
съемки, но все же вижу, что объектив сработал так, как надо. Для него все
одинаковы: живые ли, мертвые ли, все равно, люди это или предметы. Незнакомы
ему ни восхищение, ни чувствительность. Если я не напутал при съемке, то
"Зонар 1.5" снял все точно. Благодаря объективу снимок покойного получился
по тональности богатым и мягким.
До глубины души поразило меня то настроение, которым веяло от снимков.
Несомненно, это настроение создавалось мертвым лицом Мэйдзина. Ведь лицо
человека всегда что-то выражает, хотя у покойного, конечно, за этим
выражением не скрывается никаких чувств. Мне даже стало казаться, что
фотографии изображают человека не живого, но и не мертвого. Ведь он
получился как живой, только спящий. Нет! И это не так. Смотришь на снимок и
знаешь, что это покойный, но все равно чувствуешь в нем что-то, одинаково
говорящее и о жизни, и о смерти. Может быть, это объясняется тем, что на
снимках у покойного такое же лицо, какое бывает у живых? Может быть, это
лицо напоминает о многом, что случалось, когда Мэйдзин был жив? Или может
быть, дело в том, что передо мной не само мертвое лицо, а лишь его
фотография? Удивительно и то, что лицо мертвого гораздо отчетливее и
подробнее видно на фотографии, чем воочию. И еще мне подумалось, что эта
фотография стала для меня символом чего-то тайного, на что непозволительно
смотреть.
Потом я пожалел, что сделал фотографии покойного. Все-таки, это был
бездушный поступок. Нельзя сохранять мертвое лицо на фотоснимках Хотя правда
и то, что эти снимки напоминают мне о необычной жизни Мэйдзина.
Мэйдзина никак нельзя было назвать красивым, а лицо его - утонченным.
Скорее оно было худощавым и грубоватым. Красотой не отличалась ни одна из
черт его лица. Например, уши - мочки казались расплющенными. Рот был
большим, а глаза, наоборот маленькие. Благодаря умению, выкованному
долголетней практикой, фигура Мэйдзина за доской выглядела непоколебимо
спокойной, и что-то от этого спокойствия оставалось даже на фотографии
мертвого Мэйдзина. Складки сомкнутых век выражали глубокую скорбь, как,
впрочем, бывает и у спящих.
Стоило перевести взгляд с лица мертвого Мэйдзина на его грудь, как
начинало казаться, что перед вами марионетка, у которой есть только голова,
задрапированная кимоно с панцирным узором. Это кимоно надели на Мэйдзина
впервые после смерти - оно не было подогнано по фигуре и топорщилось в тех
местах, где начинаются рукава. В целом создавалось впечатление, что тело
Мэйдзина от груди постепенно книзу сходило на нет. Это о ногах Мэйдзина врач
в Хаконэ сказал, что удивляется, как тому хватает сил передвигаться. И когда
тело выносили из гостиницы Урокоя и грузили на машину, по-прежнему казалось,