"Петр Катериничев. Любовь и доблесть" - читать интересную книгу автора

Эдак он сам себе может веревочку на шею намылить.
- Молодой ты еще. Прокуратура берет преднамеренные, а если смерть
наступила вследствие побоев, то это - как раз райотдела ментовского
"палочка".
Ты видел, у капитана уже и фото "преступника" есть. - Саныч
усмехнулся. - В портмоне. Приземлят журналиста годочков на десять как пить
дать. Если он журналист.
- Да журналист, точно. У меня тесть газеты вечно штудирует, хвалил
его.
Говорил - головастый.
- Вот и укоротят на ту самую голову. А уж что в его голове на самом
деле варится... Видал, как он парней разложил?
- Быстро.
- Не в этом дело. Он сдерживал удары, понял?
- Сдерживал? Что-то я не заметил.
- Рассчитывал, чтобы не убить.
Молодой пожал плечами:
- Наверное, карате занимался. Или еще чем.
Саныч скосил взгляд, скривился:
- Это не спортивные удары. Такую школу ставили только в конторах. Да и
то в особых управлениях.
- "Сдерживал удары..." А капитан его и подправил. До полной
летальности.
Зачем ему это?
- Видно, на крючке капитан у кого-то. Вот и отрабатывает, - равнодушно
произнес Саныч, потер переносицу. - А вообще... Чувствую я дурь какую-то во
всем. Муть.
- В смысле?
- Подставной казачок этот Данилов. Засланный. Щас вся орава на него
кинется, а как раз это кому-то и нужно. Не, не журналист он, точно.
- Может, пройдусь за ним?
- Сиди. Нам ведено не светиться. Вот и не будем. Сейчас коляску
милицейскую дождемся, узнаем, кто конкретно дело возьмет - мало ли что, и -
можно к шефу.
- Скажешь ему, что мне сказал?
- Зачем?
- Ну, вообще.
- Нечего умничать, когда не спрашивают. Начальство этого не любит. А
материала для отчета у нас и так навалом.
Данилов прошел проходной двор, еще один... Ни о чем он не думал.
Странно, но в груди снова разлилась щемящая тоска, что только тронула утром
душу, а вот теперь... И день как-то померк, и небо показалось неприлично
ярким, и он вдруг почувствовал себя совершенно затерянным и в этом чужом
городе, и в этой чужой стране, и на этой чужой планете...
...Так уже было когда-то. Он брел по африканскому бушу, коричневая
пыль покрывала с головы до пят, запах выжженной солнцем травы к ночи
становился терпким и густым, и к нему примешивались совершенно непостижимые
для горожанина-европейца ароматы каких-то диковинных растений. Вечером жара
спадала, и можно было двигаться дальше, на восток, ориентируясь по чужим
звездам. Небо здесь было совсем другое; знакомые с детства созвездия